Моя машина, пока мы с подполковником перекусывали, куда-то пропала. Машину жалко. «Старушка» не любит чужих рук. Наверное, обижается на меня. А они на нее. К каждой машине следует приспосабливаться, изучать норов. К «старушке» же – особенно. Ее характер уже не изменишь – возраст. Мы с ней дружили, как-то находили общий язык. Я ее уважал, она отвечала взаимностью. И еще большой вопрос – как она воспримет «измену».
Мы с подполковником сидим на крыльце. Я строгаю ножом, который нашел в шкафу, какую-то дощечку. Просто так строгаю, даже не задумываясь, что я вырезаю. Тихонько, неторопливо разговариваем. И не позволяем себе никакой жестикуляции, чтобы невозможно было понять – о бабах мы говорим или о лошадях.
Чаще других предстает нашему взгляду Гаврош. Переоделась. В камуфляже она кажется крупнее и сильнее. И как-то мужиковатее в этой одежде. Она бегает из корпуса в корпус, потом в сарай и снова в корпус. Пару раз поймала мой насмешливый взгляд. Я старательно делаю взгляд насмешливым. Это лучше, чем настороженный. Взгляд у меня просто обязан сейчас быть насмешливым. Но она злится. И правильно. Она должна злиться – нормальная реакция на насмешку. Она считает себя командиром. Но, естественно, как баба умная, не может не понимать разницу между скороспелыми дилетантами войны и настоящими профессионалами. Профессионала не только за год, за три года не сделаешь. А сейчас положение какое? Дилетанты бегают, суетятся, что-то лихорадочно соображают, а профессионалы сидят на крыльце.
Смешно!
Гаврош должна понимать, что мы собой представляем даже при том, что у подполковника всего одна рука. Какого же хрена нас игнорируют?
Выводов может быть только два.
Первый. Гаврош слишком в себе уверена, как бык в своих рогах. Пока их не спилят. Рассчитывает на первых порах обойтись без нас. А потом приказать ягнятам из спецназа, и они выполнят какую-то узкую задачу. Тогда она просто дура.
Второй. Нам не доверяют. И поэтому к подготовке не подпускают близко. В этом случае нам опять поставят узкую задачу, с которой легко может справиться обкуренный боевичок. А мне очень хочется знать все, мне очень хочется углубиться в детали. Мне просто необходимо знать главное – объект акта.
Приехала моя «старушка». Не запылилась. Один из «лопухов» побежал открывать ворота. Я неторопливо двинул за ним. Имею законное право поинтересоваться состоянием своей «птицы-тройки». Въехали во двор. За рулем Исмаил. Он парень спокойный и неторопливый. Можно сказать, вдумчивый, хотя и мрачноватый. Надеюсь, поладил с машиной, не запорол движок.
– Как транспорт? – спрашиваю.
– Добрались...
Весьма исчерпывающий ответ. В стиле майора Лоскуткова. Оказывается, Исмаил не только взглядом старается менту подражать, но и лексиконом. Только мне этого мало. Я – любопытный, хочу еще многое узнать. И не только о том, как моя «птица-тройка» вела себя в дороге. С заднего сиденья выбирается Умар. И вытаскивает за плечи женщину. Она не подает признаков жизни. Это еще что за фокусы? Я подскакиваю, чтобы помочь, отодвигаю Умара, чему он только рад, и беру женщину на руки. Чувствую запах хлороформа. Усыпили, засранцы, и похитили. Кто же она? Зачем им эта женщина?
– Куда ее? – спрашиваю, не опуская женщину. А она тяжеловата. Умару ее не поднять. А мне и по телевизору надоело смотреть на убитых с задранными бушлатами. Бушлаты задраны оттого, что трупы таскают за ноги. У Умара хватило бы ума так же тащить и живого человека. Даже женщину.
– В штаб, – говорит Гаврош. Она каким-то образом оказалась у меня за спиной. Любит подходить со спины. И не только ко мне. Я уже заметил это. – Там уложи, в углу, пусть проспится. Я скоро вернусь. Тогда и поговорю с ней. До моего приезда не будите.
И сама садится в мою машину.
Мне тяжело держать. Но все же я поворачиваюсь к своему боевому командиру и спрашиваю:
– А ты не боишься, что тебя менты остановят? Машина наверняка в розыске, как и я.
Она смотрит насмешливо.
– Так ты же мне генеральную доверенность выписал, с правом продажи... Или забыл? – Достает из кармана лист и, не разворачивая, помахивает им, демонстрируя. Ехидная баба. Но документы они подделывают быстро. Значит, где-то здесь у них компьютер.
– Менты видели, что я на ней в «Аргус» приезжал.
– А у меня доверенность оформлена на пару дней раньше... – ответила уже из машины.
И поехала.
А спящая женщина оттягивает мне руки. И я иду быстрее в сторону штаба.
В штабе сидит один Муса. Как раз перед компьютером, на котором Гаврош, наверное, и подделывала документы. Что подделывает Муса? Но монитор мне не виден. Я кладу женщину на свободную кровать и перевожу дыхание.
– Тяжелая? – спрашивает одноногий.
– Кто это? – спрашиваю я.
– Специалист... – отвечает.
– Не тяжелее ящика со взрывчаткой.
Он смеется. Но глаза пустые. В глазах смеха нет.
– Ты в Ичкерии воевал?
– Нет. Меня после Афгана на пенсию отправили.
– А почему чечен не любишь?
Провокационный вопрос. Мы с ним не размышляли на темы дружбы народов. Разумеется, он не ожидает, что я буду клясться в вечной любви к его соплеменникам. Но спрашивает. И довольно твердо.
– А кто ж вас любит? – Я делаю удивленное лицо. – А вообще, любить или не любить – это дело исключительно семейное. Все остальное – только работа.
– Воевать за нас будешь?
– Я же подписал контракт...
– Заставили, и подписал...
– Для меня война – это работа. Если платить будут не фальшивыми баксами, то буду воевать. Но не люблю, когда меня обманывают. – Я говорю быстро и зло, с насмешкой.
Муса кивает. Такая философия ему понятна. Он с «псами войны» сталкивался, видимо, не раз. Не любит их, так же, как они его. Но воюют рядом. Воюют, как работают.
– Когда командир вернется? – скромно интересуюсь я.
– Здесь я командир.
Вот это для меня новость. А я еще пытался сообразить, какой статус занимает здесь отец убитого боевика.
– Тем лучше. Нас что, так и будут в стороне от всех дел держать? По-моему, это вы напрасно делаете. У нас большой опыт...
– Я вам пока не совсем верю, – по крайней мере, честно сказал. С ним разговаривать легче, чем с Марией. Все-таки мужчина. Без выкрутасов.
– Спасибо за откровенность. Но мое дело – предложить услуги. Твое дело – отказаться.
Он согласно кивает.
– Отдыхай пока. Скоро будет трудная работа. И подполковнику это скажи.
– Ага... – кивнул я и вышел, плотно, но без стука прикрыв за собой дверь.
Мой подполковник подобрал нож, который я оставил на крыльце, и почти совсем исстрогал дощечку, зажав ее между колен. Руку тренирует, к ножу приучает. Это правильно. Одного умения расписываться левой рукой явно мало для спецназовца. По дороге я подобрал новую дощечку, чтобы подполковник колени себе не обрезал. Леня посмотрел на меня, поднял нож в боевое положение и сделал несколько быстрых перехватов. Не потерял форму. Бросил нож мне. Я повторил каскад с одной и с другой руки. Заметил, как смотрит на это стоящий поблизости «лопух». Такое не каждый день даже в кино показывают. Только дурак считает, что фехтуют только на шпагах. Фехтованию на ножах тоже учат. Нож должен мелькать перед глазами, как нунчаки в руках у китайца. Тогда это создает эффект и скрывает сам момент удара. Ни один уголовник, перерезавший толпу людей, не устоит в схватке на ножах с человеком, обученным этому виду фехтования.
