– Вы в Ичкерию собрались ехать? – Вот вопрос, с которым пришел к нам снайпер боевиков. Только непонятна цель этого вопроса. Он и так знает, что нас собираются туда отправить. – Не рекомендую...
– Как прикажете вас понимать? – поинтересовался подполковник.
– Там уже все кончено и восстановить ничего уже будет нельзя. Да и не надо...
– Давайте говорить конкретнее, – предложил я. – Насколько я понял, ты пришел к нам с каким-то деловым предложением?
– Почти.
– Объясните, господин чеченец... – Леня в такой разговор откровенно не верит. Он чувствует провокацию и потому насторожен, даже следующую порцию водки налить себе не стремится.
– Во-первых, я не чеченец, а ингуш. Хотя вырос среди чеченцев и в чеченском селении. У моего отца был большой дом в Шали.
– Почему – был?
– Его развалили артиллерией. Ваши...
– Понятно.
– А вообще мы составляем с чеченцами один народ – вайнахи. Но я точно знаю, что нынешняя война будет проиграна. И напрасно Хаттаб вместе с другими тешит себя надеждами. Если в прошлую войну люди нас поддерживали, то теперь все настроены против. Наши командиры сами против себя людей настроили.
– А при чем здесь мы? – спросил я. – Мы же едем не войну выигрывать, а воевать – деньги зарабатывать.
Взгляд у меня чистый и ясный, улыбчивый такой взгляд, добрый. И смотрю я в суровые глаза вайнаха с детской невинностью.
– Это дело ваше. Я, скажу честно, больше думаю о себе. У меня слишком много разного за спиной, чтобы после войны там оставаться.
– Ну и?..
– Я пришел вас расспросить о французском иностранном легионе, если вы что-то о нем знаете...
– Туда собрался?
– Здесь мне делать нечего. Денег я за войну не накопил, не умею, наверное, грабить. Следовательно, просто уехать за границу не могу. Остается одно...
Леня пожелал что-то сказать, но я остановил его поднятием руки. Меня в ФСБ научили торговаться при заключении каждого договора. Отчего же не поторговаться и здесь, коли уж такой случай представился?
– Это просто, – сказал я. – Но в таком случае надо соблюдать равноправие. Мы даем тебе сведения, ты даешь сведения нам.
– Это справедливо, – согласился Исмаил. – Только договоримся сразу – я не предатель и своих не сдаю, – и он посмотрел на меня прямо. Повторил мои вчерашние слова. Это я могу принять.
Я понял, что сведений будет не слишком много. Но что-то выдавить из него можно.
– Мне дала слово Гаврош, но я не совсем верю ей. И уж совсем не верю Мусе. Короче, такая ситуация. Мы не хотим воевать против населения своего же города. На это мы не подписывались. Гаврош сказала, что плотину только заминируют для реальности угрозы. Если требования будут выполнены, то взрыва не будет. Это так? Или взрыв будет в любом случае?
– Ты уже знаешь, что собираются захватывать? – Исмаил смотрит откровенно подозрительно.
– Я имею глаза и уши. Если Халил в период подготовки к акции ходит на рыбалку, то это может означать только разведку. Разведывать в этом районе есть смысл только одно – шлюз на плотине.
– Мария не учла вашего опыта.
– Я ей это же говорил совсем недавно. Так ты не ответил мне – будет взрыв?
– По плану взрыва быть не должно. Но у Мусы убили приемного сына. В ту войну убили двух родных сыновей – раздавили танками. Нехорошая смерть. Хоронить было некого. Он может пожелать отомстить. Кажется, даже настроен так сделать. Сейчас он командует. Но Гаврош имеет распоряжение Хаттаба о ликвидации Мусы в любой момент. Если она обещала, то не допустит взрыва.
– Ей жалко горожан или она дорожит своим словом? – спросил подполковник.
– Не то... В случае взрыва вся акция теряет свой политический смысл. Нашим нужна договоренность с правительством России. А если взрыв уже произойдет, то договоренности не будет. Уже нечем будет грозить...
– Ясно.
– Теперь – легион...
– Франция. Марсель. Грузовая набережная, дом тридцать три, вход через арку во двор и направо. Мы, к сожалению, уже не проходим по возрасту. Иначе охотно бы к тебе присоединились.
– А я и по другой причине не подхожу... – добавил Проханов с грустным смешком.
Я, честно говоря, даже забыл, что он инвалид. Так вот настроился на совместные боевые действия. И он так же настроен. Думаю, и с одной рукой он может стоить нескольких чеченцев.
Леня налил себе еще стакан.
– Я попрошу еще об услуге, – сказал Исмаил. – Гаврош – это ладно. Она поймет. Но больше никто не должен знать о моих намерениях.
Подполковник просто кивнул.
– Слово, – сказал я. – Но и к тебе еще один вопрос. Двое военных – офицер и солдат – утром приехали. Кто такие?
– Это не военные. Это маскарад. Везли груз для нас под видом посылок для солдат в Ичкерию. Отсюда как раз отправляли самолет с посылками к Новому году. Ваши – своим землякам, кто там воюет. Якобы и от Уфы свой вклад. С такими документами все посты спокойно проехали.
– Но они сами-то не чечены?
– Они из «псов войны». Такие же, как вы оба. И каким я хочу стать.
– Если поспешишь, то будешь.
– Что значит – поспешишь?
– Закончится война у вас, и все, кто сможет сбежать, ринутся туда. Отбор будет жесткий, конкурс большой.
– Я поспешу...
Он вышел.
– А мы тебе поможем... – тихо, но с угрозой сказал Леня.
– Постараемся... – согласился я.
ГЛАВА 16
1
Едва успел уйти Исмаил, как у ворот раздался родной голос. Уж что-что, а сигнал своей «старушки» я узнаю среди тысячи других сигналов. Даже на душе как-то полегчало, словно добрый друг вернулся. Но это приехала Гаврош.
Я сел так, чтобы видеть ее в окно. «Лопух» открыл ворота. Мария заехала, притормозила и что-то сказала «лопуху». Тот ворота закрывать не стал.
Я поднялся.
– Пора, господин подполковник. Нас ждут великие дела.
– Что там?
– Гаврош приехала и не велела закрывать ворота. Я понимаю это как приказ к выступлению.
Леня начал одеваться, и я с удовольствием наблюдал за тем, как он прячет в болтающийся рукав куртки комплект из пяти метательных ножей.
– Слева освоил? – спросил я.
– Надо же и левой учиться работать. Если жизнь тем более заставляет. Вместе с чеченами... Вот такая наша, чтоб ей несладко было, жизнь...
Заскрипел порог в нашем корпусе. Кто-то пожаловал по нашу душу?
