Но теперь ему противостоял не посредственный вояка Варрон, а ничуть не уступавший ему в военном даровании, мастер тактических маневров Публий Корнелий Сципион-Младший, нашедший достойный ответ на «шахматный ход» своего визави. Отступить римлянин не мог, а потому сделал свой «ход ладьей»: своих самых опытных воинов – триариев, тоже еще не принимавших участия в бое – он так же передвинул на фланги потрепанных и подуставших гастатов с принципами, которым пришлось идти вперед по скользкому от пролитой крови полю, через груды трупов и оружия.
Тем самым римлянин свел на нет все преимущества тактической задумки своего оппонента.
Итак, используя резервы, оба полководца попытались пехотой охватить фланги друг друга. Правда, среди исследователей нет единства о численности сторон на тот момент. Кто-то полагает, что линия римских войск была тоньше карфагенской, а кто-то считает иначе.
…Между прочим, сегодня кое-кто из историков предполагает, что это Сципион первым затеял перегруппировку своей пехоты, удлинив за счет резерва свой фронт в расчете охватить фланги врага, а Ганнибал ему достойно ответил. Не в этом суть дела. Важнее то, что в ходе всего боя Сципион действовал исключительно точно, можно сказать, с математической точностью. Холодная расчетливость не изменила ему даже в минуты кризиса. Перед лицом гигантской живой стены итальянских ветеранов Ганнибала, на расстоянии меньше полета стрелы, он спокойно перестраивает свои войска, которые демонстрируют отменную дисциплину, повинуясь звукам рожков, как превосходно тренированная грозная стая гончих псов. Если против первых двух вражеских линий римский фронт был построен реже, чем сомкнутые фаланги врага, что позволяло римлянам охватывать фланги врага, то теперь римский полководец тоже уплотнил ряды. Для решающего усилия он как можно плотнее сосредоточил своих пехотинцев: во-первых, возрастала ударная сила их метательных снарядов (стрел, дротиков и копий); во-вторых, сейчас, когда уже не требовалась серия атак, настало время концентрированного удара по всему фронту; в-третьих, вот-вот могли вернуться всадники Лелия и Массанассы, и задачей римской пехоты стало сковать пешие силы Ганнибала, подставив их под сокрушительный удар идущей полным галопом кавалерии. Все свои перестроения Сципион делал не только очень продуманно, но и весьма неторопливо – чем дольше мог он оттянуть финальную схватку, тем больше времени он выигрывал для возвращения своей кавалерии. Несмотря на захвативший их азарт погони, кавалеристы Массанассы и Лелия не имели права уйти слишком далеко, оставив свою пехоту один на один с вражеской. Именно их удару отводилась решающая роль в замысле Сципиона. Одноглазый Пуниец это прекрасно понимал и в ходе пехотного сражения, очевидно, не раз и не два с тревогой оборачивался назад, напряженно вглядываясь своим единственным глазом, не приближаются ли с горизонта клубы пыли, поднятые умчавшейся, а теперь возвращавшейся вражеской кавалерией. Не исключено, что пока стороны приводили свои силы в порядок для решающей схватки, у Ганнибала был шанс первым напасть на перестраивавшегося врага. Но, скорее всего, ему, подобно его визави, тоже требовалось время, чтобы собрать остатки своих первых двух линий и заставить этих уже потрепанных и отчасти побежденных воинов снова вступить в бой с победоносно-наступавшим врагом. Бросить в бой только свою «Старую Гвардию» он не счел возможным, поскольку без остатков первых двух линий он бы уступал римлянам численно. А так ему, скорее всего, удалось восстановить некий паритет: кое-кто из историков полагает, что в последней схватке могло сойтись порядка 23 тыс. пунов с примерно 26 тыс. римлян, т. е. силы сторон могли быть примерно равны!? Не исключено, что примерно столько могло оказаться под рукой у обоих полководцев после всех потерь в предыдущих фазах сражения. Нам неизвестно, сколько ушло времени у соперников на приготовление к решающей схватке, но в любом случае время работало на Сципиона, явно затягивавшего перестроение в ожидании возврата на поле боя своей кавалерии. И тем не менее напрашивается сравнение этого судьбоносного эпизода с другим всемирно известным судьбоносным эпизодом в истории войн. Точно так же много веков спустя Наполеон в критический момент битвы под Ватерлоо в 1815 г. опоздает бросить в пекло сражения на обескровленный центр Веллингтона свою Старую и Среднюю гвардии и, тем самым, возможно, упустит свой последний шанс выиграть это сражение и, как полагают некоторые «бонапартисты»… повернуть вспять ход истории…
Но вот сражение возобновилось!
Две сплошные линии бойцов с хрустом столкнулись!
Противники оказались достойны друг другу и по вооружению, и по боевому опыту, и по славе побед. (Недаром спустя годы Публий Корнелий Сципион открыто признает, что в битве при Заме-Нараггаре Ганнибал сделал для победы все, что было в человеческих силах!) Но римляне имели в этой битве моральное превосходство: они уже разогнали слонов и кавалерию противника, уничтожили первую линию Ганнибаловой пехоты и заставили попятиться вторую.
И все же, судя по некоторым намекам античных историков, никто не знает, чем бы закончилась эта битва для римской пехоты, если бы не вернулась прогнавшая неприятельских всадников римская конница Лелия и нумидийцы Массанассы. По словам Полибия, они «каким-то чудом вовремя подоспели к делу»! Эти слова позволили потом некоторым историкам предположить, что Ганнибал был разбит… в шаге от победы!
Как все это напоминает стенания «бонапартистов» по поводу проигрыша Наполеоном битвы при Ватерлоо, где он тоже был в шаге от победы над Веллингтоном, если бы не вовремя подоспевшие пруссаки Блюхера!
Задние ряды итальянских ветеранов Ганнибала, повинуясь команде своего многоопытного полководца, бесшумно развернулись и молча, с мрачной решимостью встретили налетевшую на них с криками и топотом вражескую конницу. Окруженные со всех сторон, гвардейцы сражались так, как сражаются воины, которым нечего терять.
Развязка наступила нескоро, и ветераны – профессионалы высший пробы – либо в большинстве своем полегли костьми в своей последней битве, либо израненные попали в плен.
Лагерь Ганнибала был быстро захвачен легионерами Сципиона, и спасаться пехоте от конницы было некуда – вокруг лежала совершенно открытая местность. Бегущие карфагеняне и их наемники стали удобными мишенями для нумидийских всадников Массанассы. Они оказались в своей стихии, и их дротики летели без промаха.
Это был конец.
В первый и последний раз в жизни Ганнибал проиграл большую битву, потеряв при этом от 10 до 25 тысяч убитыми (во время преследования нумидийские всадники убили карфагенян больше, чем римские легионеры во время боя) и не менее 10 тысяч ранеными и пленными. Это, так сказать, усредненные данные о карфагенских потерях, поскольку есть и более экзотические сведения, явно призванные возвеличить римскую победу. Победителям свойственно преувеличивать свои победы: их ведь, как известно, не судят!
Если верить римским историкам, потери римлян были минимальны – от 1,5 до 2,5 тысяч человек убитыми и почти 4 тысячи ранеными. (Скорее всего, они все же были больше, поскольку ветераны Ганнибала – профессионалы высшей пробы – дорого отдали свои жизни, но победителям свойственно преуменьшать свои потери и их, как известно, не судят!) К несоизмеримому соотношению римско-пунийских потерь можно относиться по-разному – важно другое, под Замой Ганнибал потерял свое любимое детище – прославленную армию, которой успешно командовал более 20 лет!
