О Бальчжуне говорится в биографии Джабар-ходжи. Джа– бар-ходжа попал в армию Чингис-хана как раз в войнах с Ван-ханом. Он отличался храбростью, был отличным наездником и стрелком из лука, в бою часто сидел на верблюде, а не на лошади. В его биографии сообщается: «Ван-хан напал внезапно. Чингис потерпел поражение и только с девятнадцатью человеками бежал. Кончилось продовольствие. Подстрелили дикую лошадь, сварили и ели. Чингис воздел руки к небу и сказал: «Если я окажусь способным завершить великое дело, я всегда разделю с этими людьми и сладкое, и горькое. Если же я нарушу это слово, то пусть стану, как эта вода». Среди присутствующих не было ни одного, кто бы не утирал слез» (цит. по [там же, с. 372]).
Позже Чингис-хан объявил: «Тот, кто пил со мной воду из этой реки, из поколения в поколение останутся на моей службе!» В жизнеописании Ачжулу сказано: «Тай-цзу приказал всех пивших с ним воду из реки Баньчжунахэ зачислить в его свиту» [Юань ши, цз. 131, с. 96]. В ряде жизнеописаний сподвижников Чингис-хана встречаются такие фразы: «Вместе с Тай-цзу пил воду из реки Хэйшуй» (Ачжулу), «сопровождал Тай-цзу в войне с Ван-ханом, вместе пили воду из реки Бань-чжэнь» (Сюэлицзянь-нойон) [там же, цз. 132, с. 4а].
Американский монголовед Ф. Кливз, опубликовавший в 1955 г. специальную статью «Историчность конвенции Баль-чжуна», указывает, что в «Юань ши» упомянуты 14 сподвижников Чингис-хана, которые принимали клятву при Бальчжу-не. Любопытен их состав. Из монголов здесь были сам Чингисхан, его брат Хасар, в это время вернувшийся к нему, и Ачжулуг. При Чингисе оказались три кереита, два киданя, один мусульманин, один меркит и представители других племен: икирес, мангут, чеутай, сулдус (см. [Кливз]). События у озера Бальчжуна вошли позже в литературу – в юаньскую поэзию и раннюю литературу династии Мин. Сколь переменчива судьба и как быстро истребитель татар сам оказался на краю пропасти! П. Рачневский полагает, что Чингис-хан отошел к границам Цзинь: «Не в первый и не в последний раз в случае поражения Темучжин ищет убежища у границ Китая» [Рачневский, с. 67]. Он должен часто перекочевывать с места на место, опасаясь внезапного нападения своих врагов. Казалось, Вечное синее Небо лишило милостей своего избранника.
Не имея сил сражаться, Чингис начал переговоры с Ван-ханом и Чжамухой, требуя объяснения причины вражды. В длинном наказе послам, отправляемым к Ван-хану, он перечислял все услуги, оказанные им самим и его отцом кереитско-му хану: «Хоть я и низок родом, а не занимать мне многолюдства. Хоть я и низок родом, а не занимать мне благородства. Когда у повозки о двух оглоблях сломается одна оглобля – и волу ее не свезти. Не так ли и я был твоею второй оглоблей? Когда у двухколесной телеги сломается одно колесо – нельзя на ней ехать. Не так ли и я был у тебя вторым колесом?.. За какую вину мою прогневался ты на меня теперь, хан и отец мой? Пошли ко мне посла для объяснения своего неудовольствия!» [Сокровенное сказание, с. 134–136].
Обратим внимание на то, что, хотя бы на словах, Чингисхан готов признать свое младшее партнерство, он величает Ван-хана «ханом и отцом», таким образом полагая себя подданным и сыном.
Положение самого Ван-хана, видимо, было не из лучших. Он победил, но не уничтожил Темучжина и знал, что тот при случае быстро соберется с силами и отомстит. Кругом были враги – найманы, Чжамуха, недобитые меркиты и тайчиуты, а он остался один, без союзников, «в прекрасном небе властелин, в прекрасном небе, но один».
Поэтому, судя по «Тайной истории», пламенные речи Чин-гис-хана, переданные его послами, вызвали у Ван-хана прилив раскаяния. Ван-хан сказал:
«О погибнуть мне!
Сына ли только забыл я?
Правды закон я забыл.
Сына ли только отверг я?
Долг платежа я отверг.
Если теперь я увижу своего сына, да умыслю против него худое, то пусть из меня вот так выточат кровь!»
И в знак клятвы он уколол ножом мизинец и, «выточив из ранки берестяной бурачок крови, просил передать его своему сыну» [Сокровенное сказание, с. 136], которого совсем недавно помышлял лишить улуса.
Послание (также, разумеется, устное) к Чжамухе-анде было более резким и обличительным: «Ты из ненависти разлучил меня с ханом и отцом моим. Бывало, тому из нас, кто вставал раньше, полагалось пить из синей чаши отца и хана. Вставая раньше, я и получал право пить из нее. Вот ты и возненавидел меня с тех пор из зависти. Осушайте же теперь отцову ханскую синюю чашу! Не много отнимете у меня!» [там же, с. 136–137].
Вражда Чингиса с Чжамухой, соперничавших с раннего детства, вспыхивала нередко по незначительным поводам, но она была глубокой по сути, а потому и более непримиримой, так как дело шло о власти над монголами.
Алтану с Хучаром, некогда возведшим Темучжина в ханское достоинство, а теперь покинувшим своего хана, Чингис напомнил историю своего избрания, когда не он, а любой из них мог быть избран ханом и не захотел этого. Если бы кто-то из них был ханом, уж он-то, Темучжин, служил бы ему верно и преданно. «Открыто ли вы хотите покинуть меня или надумали покинуть коварно и лицемерно?» [там же, с. 137] – задавал он им вопрос, скорее риторический, чем по существу, так как эти знатные монголы, некогда избравшие его ханом, ныне уже были в стане его врагов. Судя по словам послания еще к одному перебежчику («ведь моего улуса Алтан с Хучаром, конечное дело, никому не дадут» [там же, с. 138]), Чингис считал Алтана и Хучара реальными претендентами на его ханское место в улусе монголов.
В версии Рашид-ад-дина, Чингис прямо заявляет Алтану и Хучару: «Вы оба задумали убить и оставить меня брошенным на темной земле либо упрятать лежать под землю» [Рашид-ад-дин, т. I, кн. 2, с. 129]. Становится понятной суть новой вспышки вражды – это была борьба за то, чтобы лишить Чингиса власти в монгольском улусе, покончить с ним самим. Слишком опасен стал Чингис после победы над татарами. Чжамухе и примкнувшим к нему «природным ханам» Алтану и Хучару стало не по душе резкое усиление власти Чингис-хана. Ван-хан и Сангум, как мы видели, были вовлечены в борьбу с Чин-гисом монголами – его соперниками.
Дипломатическая акция Чингис-хана, несомненно, имела значение отвлекающего маневра. На деле он собирал разрозненные силы, сжимая их в кулак, ожидая лишь удобного момента, чтобы разделаться со своими противниками.
Раненому Сангуму Чингис велел сказать, что тот торопится стать ханом еще при жизни его отца, Ван-хана. Чингис хотел вбить клин между отцом и сыном. Взбешенный Сангум в ответ заявил, что Чингис никогда и не именовал его отца иначе как старым разбойником, и приказал откармливать коней и готовиться к новой войне с Чингисом [Сокровенное сказание, с. 138]. В «Юань ши», в хронике царствования Тай-цзу – Чингис-хана, в уста Сангума вложены такие слова: «Если мы победим, то поглотим его, если он победит, то поглотит нас. Зачем много говорить?» [Юань ши, цз. 1, с. 66]. Сложившаяся ситуация охарактеризована Сангумом предельно четко.
Размежевание происходило постоянно. Вот что сообщает Рашид-ад-дин: «Когда Чингис-хан отправил посла Он-хану, он подчинил себе важнейшую часть племени кунгират и ушел в Балджиунэ. Племя куралас обратило в бегство Боту из племени икирас. Уходя разгромленным от них, он присоединился к Чингис-хану в этом месте… Они там вместе жили и пили воду Балджиунэ. В то время Джочи – Касар жил отдельно от Чингис-хана. Войско Он-хана совершило набег на его жен и детей в местности Караун-Джиун. Он же сам уходил [к Чингис-хану]. Он настолько обеднел и лишился всяких средств к существованию, что варил падаль и чаруки
[38]
и ел. От такой еды он изнурился. Нагнал он Чингис-хана на стоянке в Балджиунэ» [Рашид-ад-дин т. I, кн. 2, с. 131, 132].
