Боевые кони проходили специальную выучку. «Лошадей, – сообщал Чжао Хун, – …на первом или втором году жизни усиленно объезжают в степи и обучают. Затем растят в течение трех лет и после этого снова объезжают их… В течение дня их не кормят сеном. Только на ночь отпускают их на пастбище… На рассвете седлают их и едут… Всякий раз, когда татары выступают в поход, каждый человек имеет несколько лошадей. Они едут на них поочередно, сменяя их каждый день. Поэтому лошади не изнуряются» [Полное описание, с. 68–69].
Во время марша командир был обязан ориентироваться на слабейшего, и их темп движения был обязательным для остальных. Чингис считал, что «подобает начальствовать войском тому, кто сам чувствует жажду и голод и соразмеряет с этим положение других, идет в дороге с расчетом и не допускает войско терпеть голод и жажду, а четвероногих – отощать» [О составе Великой Ясы, с. 18].
За вычетом из добычи доли, причитающейся хану, каждый воин имел свою долю в добыче. Это было весьма важным стимулом и побуждало этой добычей завладеть, а сделать это можно было, только победив врага. В найденном не столь давно в Корее памятнике монгольского законодательства XIII в. прямо декларируется, что все то, что захватил солдат, все его.
«Все трофеи, найденные солдатом в походе, как то: пленные, скот, вещи – принадлежат только этому солдату, и запрещается его начальнику конфисковать их путем наказания и угрозы солдату» [Сумъябаатор, с. 358].
Семья, член которой пал на поле брани, на год освобождалась от мобилизации в армию других военнообязанных мужчин. Если член семьи, воин, умирал на службе в армии от болезни, отсрочка на призыв в армию другого члена семьи давалась на полгода. Дезертир подлежал смертной казни, которая обычно совершалась перед строем.
Первый отряд камнеметчиков из пятисот солдат был организован в монгольской армии, возможно, монголом Аньмухаем. По его биографии в «Юань ши», Чингис спросил Аньмухая о возможной тактике взятия городов. Аньмухай сказал: ««Чтобы атаковать город, надо прежде всего использовать камнеметные орудия. Когда силы от этого увеличатся, можно двигаться вперед». Император обрадовался и тотчас приказал назначить его камнеметчиком. Он отобрал 500 человек и обучил их» [Юань ши, цз. 122, с. 6б-7а].
Мы уже писали о том, что монгольская доктрина отношений с соседями требовала от них безоговорочного подчинения по первому требованию. «Как только враг, отклонив приказ, выпускал хотя бы одну стрелу или метательный камень, в соответствии с государственной системой все убивались без пощады во всех случаях» [Китайский источник, с. 76]. Монголы предпочитали начинать войну осенью, когда кони нагуляют тело, но планы и цели будущей войны обычно обсуждались и определялись весной и в начале лета.
Приказы о мобилизации войска и выступлении в поход передавались быстро и четко, нередко через гонцов, устно, без всяких письменных приказов.
Немаловажно то, как оценивали приемы и тактику ведения боя монголами их современники, в том числе и европейские. Венгерский монах, брат Юлиан, сведения которого относятся к 1235–1237 гг., доносил: «Сообщу вам о войне его по правде следующее. Говорят, что стреляют они дальше, чем умеют другие народы. При первом столкновении на войне стрелы у них, как говорят, не летят, а как бы ливнем льются. Мечами и копьями они, по слухам, бьются менее искусно. Строй свой они строят таким образом, что во главе десяти человек стоит один татарин, а над сотней человек один сотник. Это сделано с таким хитрым расчетом, чтобы приходящие разведчики не могли укрыться среди них… и люди, собранные из разных языков и народов, не могли совершить никакой измены. Во всех завоеванных царствах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасения, что когда-нибудь могут оказать какое-либо сопротивление. Годных для битвы воинов и поселян они, вооруживши, посылают против воли в бой впереди себя. Других же поселян, менее способных к бою, оставляют для обработки земли, а жен, дочерей и родственниц тех людей, кто пошли в бой и кого убили, делят между оставленными для обработки земли… и обязывают тех людей впредь именоваться татарами. Воинам же, которых гонят в бой, если даже они хорошо сражаются и побеждают, благодарность невелика; если погибнут в бою, о них нет никакой заботы, но если в бою отступают, то безжалостно умерщвляются татарами. Поэтому, сражаясь, они предпочитают умереть в бою, чем под мечами татар, и сражаются храбрее, чтобы дольше не жить, а умереть скорее». «На укрепленные замки они не нападают, а сначала опустошают страну и грабят народ и, собрав народ той страны, гонят на битву осаждать его же замок… из всех завоеванных стран они гонят в бой перед собой воинов, годных к битве» [Известия венгерских миссионеров, с. 87–88].
Брат Юлиан собрал достоверные сведения о ведении боя, тактике взятия укреплений и городов, о том, что армия монголов потому и была велика, что состояла «из разных языков и народов», часть из которых шла в бой по принуждению. Мы уже сообщали выше, что все это почти слово в слово повторяется у Чжао Хуна, Джувейни. «От границы Туркестана до крайней Сирии… повсюду, где был царь, либо владетель страны, либо управитель города, что встретили его супротивно, он всех их уничтожил с семьями, преемниками, сродниками и чужаками. Так что, где было народу сто тысяч, без преувеличения сотни не осталось» [О составе Великой Ясы, с. 41]. В 1233 г. при взятии Кайфына Субетай объявил: «Этот город долго сопротивлялся, убито и ранено много воинов, поэтому хочу вырезать его весь» [Китайский источник, с. 76]. Это стало правилом.
* * *
Если Чингис-хан считал, что он избран Вечным Небом на роль завоевателя мира и выполняет это высшее предназначение, то те, на кого он обрушил мощь своих армий, сочли его бичом божьим, существом, посланным им в наказание, как это ни удивительно, теми же высшими силами
[54]
. Вера в повеление высших сил, в то, что мы назвали бы «божественным промыслом», давала одним уверенность в победе, других лишала воли к сопротивлению.
Массовый террор деморализовал противника. Ибн-аль-Асир с возмущением рассказывал о необычных случаях проявления страха перед татаро-монголами: «Так, например, рассказывалось, что один человек из них (татар) заехал в деревню или улицу, где находилось много людей, и, не переставая, перебил их одного за другим, и никто не решился поднять руку на этого всадника. Передавали мне, что один из них схватил человека, и так как при татарине не было чем убить его, то он сказал ему: «Положи голову свою на землю и не уходи». Тот и положил голову на землю, а татарин ушел, принес меч и им убил его. Рассказывал мне человек также следующее: был я с семнадцатью другими людьми в пути; подъехал к ним всадник из татар и сказал, чтобы один из них связал другого. Мои товарищи начали делать, что он им приказал. Тогда я сказал им: он один, отчего бы нам не убить его и не убежать.
