Только присутствие западных союзников, и особенно американцев, помешало коммунизму распространиться еще дальше по Европе. Поэтому неудивительно, что коммунисты в послевоенные годы изображали американцев империалистами-заговорщиками, равно как представителей буржуазной оппозиции в Венгрии или Румынии – «гитлеровскими фашистами». Коммунисты не видели существенной разницы между диктаторами вроде Гитлера и более демократическими деятелями вроде президента Трумэна, Имре Наги или Юлиу Маниу – все они считались представителями международной системы, которая эксплуатировала рабочих и постоянно пыталась искоренить социализм.
Что касается американцев, они вскоре оказались перетянутыми к противоположному полюсу. Они не планировали вступать в войну с коммунизмом, но, оказавшись вовлеченными во Вторую мировую войну, неизбежно оказались втянутыми в более масштабный политический процесс борьбы правых против левых. Осуществляя контроль над ходом дел в Европе в послевоенные годы, они неизбежно увязли в многочисленных местных конфликтах между этими двумя группировками и в каждом случае инстинктивно принимали сторону правых даже если речь шла о жестоком диктаторском режиме, как в Греции. Со временем и приобретением опыта они тоже начали очернять своих противников, и к 1990-м гг. умеренный подход американцев, вроде Дина Ачесона или Джорджа Маршалла, уступил место яростной полемике сенатора Джо Маккарти. Называя деятельность американских коммунистов «заговором в таком огромном масштабе, по сравнению с которым любое подобное предприятие кажется маленьким в истории человечества», Маккарти во всем проявлял подобную иррациональность, подобно антиамериканизму Восточной Европы.
Именно поляризация Европы и в конечном счете всего мира на эти два лагеря стала определяющей во второй половине XX в. Холодная война не похожа ни на один конфликт, возникавший ранее. По своему масштабу она сравнима с любой из двух мировых войн, однако она велась преимущественно не с помощью пушек и танков, а за сердца и умы гражданского населения. Чтобы завоевать их, обе стороны, казалось, готовы использовать любые необходимые средства, начиная от манипуляции средствами массовой информации и заканчивая угрозой насилия или даже заточением в тюремные лагеря для политзаключенных юных греческих девушек.
Европе и европейцам новая война продемонстрировала одновременно и значимость, и слабость континента на мировой арене. Как и в обеих мировых войнах предыдущих тридцати лет, Европа снова стала главным театром военных действий. Но впервые в своей истории европейцы не владели ситуацией: с этого момента они стали просто пешками в руках сверхдержав, находящихся за пределами континента.
Заключение
В воспоминаниях Георгия Маркова, болгарского диссидента и писателя, опубликованных после смерти автора, последовавшей в результате знаменитого «укола зонтиком» в Лондоне в 1978 г., есть такая история – символ послевоенного периода не только в его собственной стране, но и в Европе вообще. Ее частью является диалог, произошедший между одним из его друзей, арестованным за замечание коммунисту-чиновнику, который купил хлеб без очереди, и офицером болгарской милиции.
«А теперь скажите, кто ваши враги?» – потребовал начальник милиции.
К. подумал немного и ответил: «Я даже не знаю. Наверное, у меня нет врагов».
«Нет врагов! – Начальник повысил голос. – Вы хотите сказать, что нет людей, которых вы ненавидите и которые ненавидят вас?»
«Насколько мне известно, нет».
«Вы лжете, – закричал вдруг подполковник, поднимаясь со стула. – Что вы за человек такой, что у вас нет врагов? Вы явно не принадлежите к нашей молодежи, вы не можете быть одним из наших граждан, если у вас нет врагов!.. А если вы действительно не умеете ненавидеть, мы вас научим! Мы научим вас очень быстро!»
В каком-то смысле начальник милиции в этом рассказе прав – выйти из Второй мировой войны, не имея врагов, было практически невозможно. Вряд ли можно продемонстрировать нравственное и человеческое наследие войны лучше, чем в этом. После опустошения целых регионов, гибели свыше 35 миллионов человек, бесчисленных убийств людей из-за национальности, расы, религии, классовых или личных предрассудков практически каждый европеец перенес ту или иную потерю или пострадал от несправедливости. Даже страны, которые мало сталкивались с непосредственными боевыми действиями, вроде Болгарии, пережили политическую дезорганизацию, ожесточенные ссоры с соседями, насилие со стороны нацистов и в конечном итоге вторжение одной из новых мировых сверхдержав. Среди всех этих событий ненавидеть своих противников стало совершенно естественным. Действительно, руководители и пропагандисты противоборствующих сторон шесть долгих лет поощряли ненависть как основное оружие в стремлении к победе. Вышеописанный начальник милиции терроризировал молодых студентов Софийского университета, поскольку ненависть была уже не просто побочным продуктом войны – в привычном образе мыслей коммунистов она поднялась до уровня долга.
Существовало очень много причин не любить своего соседа в послевоенный период. Он мог быть немцем – и в таком случае его поносили все вокруг, он мог сотрудничать с немцами, что было в равной степени плохо: после войны основная месть была направлена на эти две группы людей. Он мог поклоняться не тому богу – католическому или православному, мусульманскому или еврейскому – или вообще никакому. Он мог принадлежать не к той расе или национальности: хорваты во время войны массово убивали сербов, украинцы – поляков, венгры подавляли словаков, и почти все преследовали евреев. У него могли быть неправильные политические взгляды: и фашисты, и коммунисты несут ответственность за бесчисленные зверства на всем континенте, они сами подвергались жестоким репрессиям, наряду с теми, кто придерживался практически любой политической идеологии между этими двумя крайностями.
Исключительное разнообразие обид, существовавшее в 1945 г., демонстрирует не только глобальность войны, но и неадекватность в нашем традиционном ее понимании. Недостаточно изобразить войну обычным конфликтом между странами оси и союзниками за территорию. Некоторые самые вопиющие зверства не имели никакого отношения к территории – лишь расе или национальности. Нацисты напали на Советский Союз не просто ради жизненного пространства, но и в стремлении утвердить превосходство немецкой расы над евреями, цыганами и славянами. Советский Союз вторгся в Польшу и Прибалтийские государства тоже не только ради территорий, он хотел как можно дальше распространить коммунизм на запад. Некоторые самые ожесточенные бои происходили вовсе не между странами оси и союзниками, а между местными жителями, которые воспользовались более масштабной войной, чтобы дать выход своему застарелому недовольству. Хорватские усташи сражались за этническую чистоту, словаки, украинцы и литовцы – за национальное освобождение, многие греки и югославы – за упразднение монархии или ее восстановление. Многие итальянцы воевали за освобождение от оков средневекового феодализма. Поэтому Вторая мировая война была не только традиционной войной за территорию, но и противостоянием рас и идеологий, в котором переплелись полдюжины гражданских войн исключительно по местным причинам.
