Возвращение проблем искушает сделать вывод о том, что националисты 1940-х гг., в конце концов, были правы, пытаясь создать этнически однородные государства. Не будь в Чехословакии или Венгрии национальных меньшинств, такие вопросы, возможно, никогда не возникли бы. Проблема этой идеи – не говоря о нравственных последствиях – в том, что этнической однородности государства почти невозможно добиться. Польша ближе всех подошла к решению вопроса в послевоенные годы, депортируя или выживая из страны граждан немецкой, еврейской и украинской национальностей. Но выслать всех не удалось, особенно украинское меньшинство, самую, пожалуй, укоренившуюся этническую группу в польском обществе. В конце концов поляки прибегли к операции «Висла» – сомнительной программе насильственной ассимиляции, которая разрушила украинские общины и рассеяла их членов по северу и западу страны. Эта репрессивная мера считалась в то время абсолютно успешной, однако в настоящее время совершенно очевидно, что программа ассимиляции не сработала. Начиная с 1990-х гг. лемки и украинцы все чаще заявляют свои права на этнические общины. Они сформировали политические лобби и группы давления и неоднократно требовали возвращения собственности, отнятой после войны. Таким образом, не решив проблемы, операция «Висла» накапливала новые неприятности на будущее.
Даже
полнаядепортация этнических меньшинств того или иного государства не стала гарантией от возникновения таких проблем. Депортация немцев из многих стран в 1940-х гг., особенно из Польши и Чехословакии, вероятно, была самой масштабной и полной после войны. В Германии она породила возмущение, которое живо до сих пор. С 1950-х до 1980-х гг. изгнанники образовали одну из самых влиятельных групп давления в Германии, которая, по словам Луциуса Клея, «весьма реакционна и, безусловно, планировала вернуться на родину». Точно так же, как лемки и украинцы в Польше, эти люди продолжают оказывать давление на членов парламента с целью добиться возвращения земель и имущества, украденных у них после войны. Перспектива рассматривания требований этих изгнанников вселяет страх в большинство правительств стран Восточной Европы. Например, в 2009 г. президент Чешской Республики Вацлав Клаус отказался подписать Лиссабонское соглашение, дающее Европейскому сообществу новые полномочия, из страха, что определенные его части могут открыть дверь немцам, которые предъявят законные требования его стране. Клаус держал это соглашение несколько недель, пока чехам не гарантировали исключение из него важных положений. Депортация немцев в послевоенные годы не решила вопросы меньшинств в Чехословакии – она просто экспортировала их.
Кто-то предположит, что проблема изгнанников постепенно исчезнет по мере того, как будет вымирать старое поколение, но, к сожалению, это заблуждение. Многие самые крикливые «изгнанники» в Германии и других регионах не пережили депортацию. Стоит только взглянуть на то, что произошло в Крыму, и понять, насколько националистические конфликты передались следующим поколениям. В 1944 г. крымские татары были выселены со своих земель, Сталин распорядился расселить их на территории советской Центральной Азии в качестве наказания за сотрудничество с немцами во время войны. После развала Советского Союза в 1991 г. четверть миллиона татар решили вернуться на свою родину в Крым. Они переехали в брошенные дома и отремонтировали их, образовав незаконные поселения на пустующей земле, и постоянно надоедали украинским властям просьбами зарегистрировать их как законных владельцев. Когда полиция стала угрожать выселением, они энергично протестовали, а некоторые даже совершали акты самосожжения. Удивительная черта этих «возвращенцев» состояла в том, что большинство никуда, строго говоря, не «возвращалось»: они родились и выросли в Центральной Азии, отказались от довольно благополучной и безмятежной жизни там, чтобы перебраться на родину, которую до этого в глаза не видели и где их никто не ждал.
ЗНАЧЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНЫХ МИФОВ
Чувства, которые гонят таких людей, возникают из рассказанных им историй и мифов, передающихся в их общинах. Татары впитали страдания депортации с молоком матерей и повторяли эти истории ежедневно на протяжении более шестидесяти лет. В их представлении Крым поднялся в статус некой земли обетованной. Как сказал один татарин: «Для советских людей тридцатые, сороковые, пятидесятые годы – история. Для крымских татар они сейчас… реальная история». Подобно им, немецкие изгнанники бесконечно вспоминают об ужасах своего переселения на запад, тогда как украинцы рассказывают о бесчеловечности операции «Висла», словно это было вчера. Такие рассказы служат одной цели – объединять эти национальные группы.
Запад не защищен от мифотворчества. Норвежцы, датчане, голландцы, бельгийцы, французы и итальянцы – все придумали истории, связанные со злом, причиненным им во время Второй мировой войны, и, бесконечно повторяя их, сумели создать впечатление, что каждый народ был более или менее сплочен против фашистско-нацистских оккупантов. Таким образом, по прошествии десятилетий грязная реальность – сотрудничество с фашистами – легко скрылась. Надежда, что ее не заметят, тому причиной. Сами коллаборационисты тоже сочиняли мифы о несправедливости, от которой они пострадали после освобождения. Рассказы о вопиющем насилии в отношении невинных сторонников правых, если их достаточно часто повторять, создают впечатление, что в этих странах пострадали в равной степени
все,независимо от политических убеждений.
У победителей свои мифы. Вторая мировая война стала чем-то вроде национальной индустрии в Великобритании. Художественные и документальные фильмы, пьесы о войне появляются на телевидении ежедневно, а книги о ней неизменно украшают списки бестселлеров. Война присутствует на всех национальных мероприятиях, будь то скандирование английских футбольных болельщиков на матчах Кубка мира или воздушный парад истребителей «Спитфайр» и бомбардировщиков «Ланкастер» в дни государственных праздников. Подобно американцам, англичане думают о периоде Второй мировой войны как о времени, когда их «величайшее поколение» спасло мир от нацизма. И американцы, и англичане предпочитают верить, что они победили практически в одиночку. В популярных рассказах о «битве за Англию» (воздушные бои над территорией Великобритании, особенно в районе Лондона и Южной Англии в 1940–1941 гг. –
Пер.), например, редко упоминается о том, что каждый пятый пилот истребителей, защищавших страну, родом из Польши, Чехословакии, Бельгии, Франции или уголков Британской империи.
Проблема таких глубоко лелеемых мифов состоит в том, что они неизбежно вступают в конфликт с чьими-то другими в равной степени поддерживаемыми мифами. Месть одного человека – это правосудие другого. Если судетские немцы вспоминают свою депортацию из Чехии как время зверств, чехи запомнили этот период как время исправления исторических ошибок. Некоторые польские украинцы оправдывают операцию «Висла» в либеральной прессе, некоторые украинские поляки считают их предателями нации. И если англичане видят в бомбардировщике «Ланкастер» символ гордости, то многие немцы помнят его лишь как машину уничтожения всех без разбора.
После распада бывшей Югославии один обозреватель сербской газеты Vreme выразился так: «Месть или прощение. Память или забвение. Эти послевоенные проблемы никогда не решаются по канонам Божьей справедливости: будут еще и неоправданная месть, и незаслуженное прощение. Политика поддержания памяти и забвения уже не проводится так, чтобы служить миру и стабильности. Сербы хотели бы забыть именно то, что хорваты или боснийцы хотели бы помнить, и наоборот. Если случайно обе стороны помнят одно и то же событие, то это преступление для одних и подвиг для других».
