Из числа других (onvriwillig) с фанфарами встречали разве что тех, кого считали участниками Сопротивления, с немедленным предоставлением им преимуществ. Часто их отправляли в специальные реабилитационные центры, расположенные в роскошных местах, включая крыло дворца королевы Вильгельмины. Их превозносили в прессе, в правительстве, на улицах. «Если ты участвовал в Сопротивлении, все становилось возможным! – утверждал бывший боец Сопротивления Карел де Врис. – Ты мог попросить денег у любого и получить их. Все строительные материалы, например, были в дефиците, но если ты говорил: «Это для участников Сопротивления, возвращающихся из концлагерей», – то получал все немедленно!» Позже, в знак признания деятельности Сопротивления, им даже назначили специальную пенсию.
Возвращавшимся евреям быстро стало ясно, что голландцев интересовал единственный вопрос, в чем разница между коллаборационистами и участниками Сопротивления. Все остальные категории, включая евреев, просто свалили в одну кучу. Это было характерно не только для Голландии. Когда депортированные итальянцы вернулись в Италию, их тоже смешали в одну кучу как «политзаключенных», независимо от того, были ли они евреями, подневольными рабочими или военнопленными. Французских возвращенцев рассматривали примерно так же – единой группой. Исходя из самых популярных историй о том времени, они и по сей день фактически считаются таковыми. Это не дискриминация евреев, но близко к этому – попытка игнорировать их в целом. Как выразился один голландец, выживший в лагере: «Там, где по идее должны были выразить сочувствие, я сталкивался с равнодушной, неприступной, отталкивающей аморфной массой, известной как бюрократический аппарат».
Существовало много причин, по которым голландские власти не оказывали возвращавшимся евреям особой помощи, в которой те нуждались и заслуживали. Во-первых, они действовали по примеру союзников, особенно англичан, официальная политика которых заключалась в том, чтобы не относиться к евреям как людям отдельной категории. Евреи составляли лишь небольшую долю возвращавшихся, и поэтому не получили никаких преимуществ. К тому же властям пришлось готовиться к возвращению людей в спешке, поскольку Голландия одной из последних в Европе получила освобождение.
Если бы ко всей этой ситуации подошли более взвешенно, стало бы очевидно, что евреи больше любой другой группы людей заслуживают особого отношения, с точки зрения и нравственности, и гуманизма. Они, безусловно, перенесли несравнимо больше страданий, чем любая другая группа населения голландского общества: из 210 тысяч голландцев, погибших во Второй мировой войне, половина – евреи, и это без учета того, что евреи составляли всего чуть более 1,5 % от довоенного населения страны. В большинстве ее районов население полностью исчезло, даже в Амстердаме выжила лишь незначительная его часть. В то время как другие возвращенцы встречали теплый прием со стороны местных сообществ, готовых оказать им помощь, у многих евреев не было никого – даже семьи.
И не только «бюрократия» игнорировала эти факты. Простые люди тоже были склонны проявлять удивительное равнодушие. Историк Дьенк Хондиус собрал множество примеров, демонстрирующих отношение простых голландцев к возвращавшимся евреям. Например, Риту Купман бывший знакомый приветствовал словами: «Тебе повезло, что тебя здесь не было. Здесь был такой голод!» Когда Эб Каранза вернулся на свою прежнюю работу, работодатель отказал ему в выдаче аванса на том основании, что в Освенциме «у тебя была крыша над головой и еда все время!». Большинство евреев не пытались рассказывать об ужасах, через которые им пришлось пройти, а, подобно Герхарду Дурлахеру, просто «покупали одобрение», выслушивая истории других людей и «благоразумно помалкивая» о своем собственном положении. «Люди не понимали, – объясняет другой голландский еврей, – или не верили вам».
Многие подобные замечания возникали из чистого неведения. В отличие от Восточной Европы, где холокост происходил под носом у людей, на Западе многие были совершенно не в курсе происходящего с евреями после их депортации. До того как вышли фильмы о концентрационных лагерях, рассказы о массовых убийствах, поставленных на поток, часто отметались как преувеличения. Но даже после демонстрации фильмов в кинотеатрах зрители по-прежнему до конца не осознавали, какое на самом деле это имело значение для людей, которые выжили.
Упитанные супруги-французы встречают возвращающегося на родину бывшего узника концлагеря: «Знаете, молодой человек, мы тоже ужасно страдали от ограничений» (июнь 1945 г.)
Важнее человеческого неведения разве что ощущение дискомфорта, которое неизбежно вызывали подобные рассказы. По словам Френка Кайзера, люди в Голландии реагировали на его рассказ о заключении в Терезиенштадте словами: «Не хочу знать. Это все закончилось. Радуйся, что выжил». На евреев, вернувшихся в другие страны, реакция была аналогичной. Во Франции, по словам бывшего заключенного Освенцима Александра Кона, «царило всеобщее равнодушие», и евреям советовали подвести черту под пережитым. В Венгрии возвратившихся евреев избивали, если они осмеливались предположить, что пострадали больше, чем их соседи-христиане. Даже в Америке иммигрировавшие туда евреи, пережившие войну, часто сталкивались с раздражением: «Война закончилась. Хватит уже!»
Следует помнить, что простые европейцы тоже ужасно пострадали во время войны, особенно в последний год, но они, по крайней мере, находили какое-то утешение, думая о том, что пережили все это вместе. После освобождения весь континент погрузился в создание мифов о единстве в несчастье. Они прекрасно устраивали всех, от бывших коллаборационистов, желавших вернуться «к своим», до измученного народа, мечтающего забыть о войне, и политиков, которые хотели возродить чувство национальной гордости.
Даже на международном уровне мысль о том, что все народы Европы страдали при нацизме вместе, была очень удобна для возрождения чувства всеобщего братства между пострадавшими народами. Но присутствие евреев превращало в издевку подобные мифы. Они пережили гораздо больше, чем кто-либо другой, и ни одна группа населения не пришла к ним на помощь: удобное представление о том, что европейцы «все вместе», едины, – явно ложное.
Здесь, наверное, кроется ключ к тому, почему положению возвращавшихся евреев повсеместно не придавалось значения после войны – не только в Голландии, но и по всей Западной Европе. В то время как рассказы о Сопротивлении давали людям возможность думать о себе хорошо и убеждать в том, что они также предоставили изрядную долю героев, рассказы евреев имели противоположное действие, становясь напоминанием о былых неудачах на всех уровнях общества. Самого их присутствия бывало достаточно для возникновения дискомфорта, словно они могли в любой момент раскрыть неприятный секрет. Поэтому гораздо проще просто притвориться, что на долю евреев на самом деле выпало то же самое, что и остальным. Их не только не встречали радушно – их игнорировали, оттесняли на второй план, заставляли молчать.
БОРЬБА ЗА ИМУЩЕСТВО ЕВРЕЕВ
