Под Аустерлицем французы взяли 12 тыс. пленных и 180 орудий, при Бородино около 1 тыс. пленных и 13 орудий. Русская армия тоже взяла 1 тыс. пленных и 15 французских орудий. У Наполеона был принцип: «Генерал, который будет сохранять свежие войска к следующему за сражением дню, будет почти всегда бит». У него ещё оставалось 18 тыс. человек старой гвардии, но Наполеон был слишком далеко от Франции, а перед ним была армия, которая не хотела быть побежденной. Он не мог рисковать последним резервом, более того, вечером французы покинули все занятые ими за день русские позиции — подготовленные для защиты с запада, эти позиции не были хорошим рубежом для обороны от русского контрудара, если он последует. А Наполеон его не исключал. Ночью казачьи разъезды вновь заняли и батарею Раевского, и Багратионовы флеши.
Воля Наполеона под Бородино была видна, видны его тактические замыслы. Сначала он бьет по центру левого фланга — по Багратионовым флешам, чтобы ворваться через Семеновский овраг в тыл 2-й армии, прижать оставшиеся её войска к Колоче и пленить их. Когда это не получается и русские закрепляются за Семеновским оврагом, то Наполеон меняет направление главного удара — теперь он бьёт по батарее Раевского, чтобы ворваться внутрь расположения русских войск и, прикрываясь оврагом, разделяющим русские армии, от контрударов со стороны 1-й армии, прижать войска 2-й армии к Семёновскому оврагу и пленить их.
А в чем замыслы Кутузова? Где его единое управление армией?
По версии Льва Толстого, задача командующего якобы подвести войска к месту битвы, а там как бог решит. Но ведь под Бородино не бог решал, а русские генералы. Беннигсен без Кутузова и бога меняет расположение войск, Барклай де Толли фактически командует битвой, Ермолов организует контратаку на батарею Раевского и т. п. и т. д.
В 100-летний юбилей были изданы рапорты 15 генералов, участвовавших в Бородинской битве. Из командиров корпусов и дивизий только начальник 1-го кавалерийского корпуса генерал-лейтенант Уваров в рапорте о ходе сражения упомянул: «…самим главнокомандующим всех армий Светлейшим Князем лично послан перейти речку Колочу и атаковать неприятельский левый фланг с тем, чтобы хотя несколько оттянуть его силы…» — да Ермолов в донесении Барклаю: «…около полудня был я его Его Светлостью послан на левый фланг осмотреть расположение артиллерии и усилить оную по обстоятельствам». Из остальных никто не вспомнил ни малейшего приказа или указания Кутузова, данного по ходу битвы. Никто не вспомнил, что он что-то согласовывал с Кутузовым, что-то у него просил.
Мне могут сказать, что Кутузов приказы на ведение сражения давал командующим армиями, а не через их головы. Как Кутузов давал команды через головы Барклая и Багратиона до битвы и после битвы, вы ещё увидите, но Дохтуров, принявший командование 2-й армией от смертельно раненного Багратиона, упомянул только о том, что он Кутузовым был назначен на эту должность. А командующий 1-й армией Барклай де Толли в рапорте самому Кутузову о Кутузове в ходе Бородинской битвы упомянул только при описании того, как Барклай после сражения 26-го готовил войска к сражению следующего дня: «…Генералу от инфантерии Милорадовину поручил я перед рассветом снова занять курган, перед центром лежащий, несколькими баталионами и артиллериею. В полночь же получил я повеление Вашей Светлости к отступлению». Вот этот приказ на отступление, видимо, единственное вмешательство Кутузова в командование Бородинской битвой.
После Бородина уверенность Беннигсена, Барклая и того же Ермолова в том, что они своим умом способны Наполеона разгромить, возросла, слов нет. А возросла ли уверенность Кутузова в том, что он своим умом способен разгромить Наполеона? А с чего было взяться этой уверенности?
Бородинская битва была громадной победой русской армии над собой. Говоря образно, под Бородино русская армия напилась крови самой сильной армии Европы и поняла, что это, оказывается, сладко!
Воодушевление войск было столь велико, что Кутузов в очередной раз обманул армию и объявил, что завтра продолжит сражение. Ермолов вспоминает: «Начальники и подчинённые, вообще все, приняли объявление с восторгом!.. Адъютант мой артиллерии поручик Граббе был послан с сим объявлением. В нескольких полках приглашаем он был сойти с лошади, офицеры целовали за радостную весть, нижние чины приняли её с удовольствием».
Однако, повторю, у Кутузова не было веры в то, что он способен победить Наполеона. Поэтому, объявив о намерении остаться и драться на Бородинском поле, Кутузов тут же, как вы уже поняли, приказал составить диспозицию на отступление, и ночью русские войска, выслав вперёд раненых и обозы, начали отходить на Москву.
Оставление Москвы
Точно так же, подойдя к Москве и пообещав: «Скорее часть при стенах Москвы, нежели предать ее в руки врагов», Кутузов неутомимо искал, на кого бы переложить ответственность за сдачу Москвы без боя.
Генерал-губернатор Москвы граф Ростопчин пообещал: «Если без боя оставите Москву, то вслед за собою увидите её пылающую!» — сообщает Ермолов и делает свой комментарий к этому разговору: «Граф Ростопчин уехал, не получив решительного отзыва князя Кутузова. Ему по сердцу было предложение графа Ростопчина, но незадолго пред сим клялся он своими седыми волосами, что неприятелю нет другого пути к Москве, как чрез его тело. Он не остановился бы оставить Москву, если бы не ему могла быть присвоена первая мысль о том». Переложить на Ростопчина ответственность за сдачу французам Москвы Кутузов точно не мог.
Но мысль об оставлении Москвы владела и Барклаем де Толли. Военный министр осуществлял задуманную ещё до войны стратегию заманивания французов в глубь России, Барклай изначально готовил к этому и армию, и Россию. Скажем, к тому времени пехотные полки по штату имели три батальона, но даже в Бородинском бою их было всего по два потому, что один батальон каждого полка уже был в тылу и на его базе обучались уже призванные рекруты, предназначенные для резкого усиления численности армии. Барклай хотел иметь армию, намного превосходящую по силам французскую армию, и ему нужно было время.
Однако главнокомандующим был Кутузов, и принимать решение надо было ему.
И Кутузов находит выход — любимый выход безответственного бюрократа: 1 сентября он созывает военный совет с явной целью — возложить на совет ответственность за сдачу Москвы. Этот совет собрался в 8 часов вечера в подмосковной деревне Фили.
Соответственно, Кутузов провел его крайне подло. По закону и здравому смыслу на Военном совете первыми должны высказываться «за» или «против» самые младшие по чину и должности. Если первыми выскажутся начальники, то как тогда младшие по чину смогут высказать своё мнение, если оно противоречит мнению начальника? Они ведь будут подрывать авторитет начальника. Но Кутузов взял и дал первое слово Барклаю де Толли, мало того, что командующему 1-й Западной армией, в которую уже были влиты и остатки 2-й армии, но и военному министру России! То есть вообще самому старшему начальнику после себя.
Барклай сказал следующее: «…Потеря Москвы будет чувствительною для государя, но не будет внезапным для него происшествием, к окончанию войны его не наклонит и решительная воля его продолжать её с твёрдостию. Сохранив Москву, Россия не сохраняется от войны жестокой, разорительной; но сберегши армию, ещё не уничтожаются надежды Отечества, и война, единое средство к спасению, может продолжаться с удобством. Успеют присоединиться, в разных местах за Москвою приуготовляемые, войска; туда же заблаговременно перемещены все рекрутские депо. В Казани учреждён вновь литейный завод; основан новый ружейный завод Киевский; в Туле оканчиваются ружья из остатков прежнего металла. Киевский арсенал вывезен; порох, изготовленный в заводах, переделан в артиллерийские снаряды и патроны и отправлен внутрь России». Ну и что теперь осталось говорить младшим по чину и должности (а таковыми тут были все, кроме Кутузова) после того, как военный министр предложил оставить Москву?
