— Ты поставила под вопрос успех нашего задания и мое высокое мнение о тебе. — Он нахмурился сильнее. — Это совсем не в твоем характере. Скажи, что тебя заставило.
— Понимаешь, в тот момент мне это казалось совершенно правильным поступком.
— Целовать совершенно постороннего мужчину? Показалось тебе правильным поступком? Ты сама слышишь, как это смехотворно звучит?
Его глаза приковали к себе мой взгляд, и мне хотелось сказать: «Вайль, я знаю: ты ожидаешь от меня абсолютного профессионализма. И до сих пор ты его и получал. Но я человек, Вайль, и не могла в какой-то момент не оступиться». Однако я этого не сказала. Начнешь с попыток объясниться — и сама не заметишь, как скатишься до нытья.
— Ошиблась, Вайль. Виновата.
И вот теперь должен был обрушиться молот. Я была очень осторожна, но не выдержала, и Вайль увидел облажавшуюся Жас во всей ее красе. Надо было раньше понять, что в Управлении мне уже не работать. Но надежда склеить разбитую на куски карьеру была единственным якорем, который не давал мне броситься под поезд после того… инцидента, скажем. Наверное, надо было брать клей получше.
Вайль отвел меня в тень между домом и кованой решеткой столовой. На секунду я подумала, что сейчас он меня тяпнет, и я из первых рук узнаю, насколько это больно, когда кусает вампир.
— Я чую в тебе безысходное отчаяние, — прошептал он. — Ощущается, как горелый металл на языке. Но его перекрывает запах решительности. Целеустремленности. Мужества. Инстинкты хищника, искусство мастера. Противоречивая комбинация. Могу ли я довериться ей, Жасмин?
Что такое?
Переход от сильной эмоции к вспышке злости у меня много времени не занимает. Мама говаривала, что это из-за рыжих волос. Думаю, у фрейдистов были бы другие теории, только вдруг мне захотелось смять последние полгода в один ватный ком и запихнуть ему в глотку. Я кровавым потом обливалась, чтобы добиться того, чего добилась. Отбивалась от кошмаров, выкладывалась до конца, не пропускала ни одной лунки. Я похоронила свое прошлое и добрую часть себя самой и попыталась отвечать неимоверным требованиям живой легенды, черт бы ее побрал. И была безупречна — до вот этого задания.
Я вызверилась на Вайля — главным образом, чтобы сдержать слезы, которые грозили хлынуть ручьем. Он ответил самой непроницаемой своей миной. Я вспомнила о сверкающих глазах Коула, о неотразимой улыбке, и подумала, сколько же раз надо было душить свои чувства, чтобы уметь сделать такое лицо, как у Вайля.
— Моя жизнь за твою, — сказала я резко. — Если до этого дойдет, то так оно и будет. И вопросов задавать не стану.
И ты это знаешь, поэтому свое «Могу ли довериться?» засунь себе в…
— Я не об этом спрашивал, — ответил он.
Так, теперь у меня мозги поплыли. А о чем же тогда?
Тут зазвенел звонок, и гости двинулись в столовую. Хотя чувствовала я себя так, будто меня высадили с поезда в Сибири посреди метели, короткий кивок Вайля дал мне понять, что он уже принял решение.
— Ты со мной? — спросил он, и я поняла, что он не про ужин.
Я хотела сказать: «Нет, давай сделаем это в другой раз, когда я не буду трястись, как торчок во время ломки». Но я кивнула, взяла его под руку и позволила ему препроводить меня к столу. Радостной улыбкой встречала Люсиль взгляды собиравшихся в столовую гостей, и ни один из них не догадывался, что за этим фасадом скрывается наемный убийца.
Глава третья
Я про себя вот что знаю: даже когда у меня кишки сворачиваются в петли, как человек-змея под куполом цирка, умения собраться у меня не отнять. Когда мы дошли до своих мест, Люсиль Робинсон взяла управление на себя. Она искренне восхищалась окружающей роскошью, ей нравился и стол с гранитной столешницей, и тарелки с золотой каймой, и огромные вазоны (произносится «вазоннуы», милочка, слово французское), расцветающие розовыми и белыми тюльпанами. Соседка по столу рассказала мне, что владелец питомника «обманул» тюльпаны: заставил их думать, что они провели под землей всю зиму, продержав шесть недель в холодильнике, потому они и распустились так рано. Процесс, сообщила мне она, называется «форсирование». Глядя во время обеда на Аманду Ассан, я не могла избавиться от мысли, что она похожа на эти форсированные цветы.
Аманда ела пятитысячедолларовый французский луковый суп, салат «Цезарь», куриное филе с пармезаном и кокосовый пирог, и все это время вела светскую беседу с гостями (которые после пары слов с Вайлем ни за что не вспомнят меня наутро). Часа не прошло, как она рыдала на плече старого друга — а теперь улыбается, словно модель с обложки.
Когда служанки в белых передниках унесли последнюю тарелку из-под десерта, Ассан предложил перейти в бальный зал. Вайль наклонился ко мне и сказал вполголоса:
— Я его видел, когда осматривался. Здесь как раз придется гадать, что там за Дверью Номер Четыре.
— Новый «Корвет»?
— Нет. Но по цене, возможно, не меньше.
Мы вышли из столовой, прошли по холлу к паре дверей, украшенных изощренной резьбой и щедрой порцией золотых листьев. Двое мускулистых швейцаров впустили нас в зал, от вида которого гости заахали. Потолок задавал тон всему помещению. На цветущих лугах танцевали полуодетые нимфы, а мужественные юные принцы глядели на них с кроватей, сотворенных из серебристо-белых облаков. Похоже, художник был прямым потомком Микеланджело.
Полированное золото стен блистало такой массой деталей, что хватило бы на полгода занять целую армию лепщиков. Темное дерево пола казалось почти черным. Под огромными окнами, декорированными черным бархатом, стояли у стены на длинном столе пуншевые чаши и хрустальные бокалы. У другой стены сидел миниатюрный оркестр, и музыканты были одеты в черное, под цвет шторам. Как только открылась дверь, они заиграли, пьеса звучала все время, пока входили гости. Под адресованные музыкантам аплодисменты Ассан шагнул к микрофону.
— Обрати внимание на того брюнета в тени, слева от Ассана, — шепнул мне Вайль.
Я кивнула — это был наш момент общения без слов. Когда наступит время, убрать личного телохранителя Ассана должна буду я.
— Спасибо вам всем, что пришли! — заговорил Ассан, и голос его наполнил весь огромный зал. — Много и много раз нам удавалось дать детям, несправедливо обиженным судьбой, второй шанс в жизни, и это всецело заслуга вашей щедрости!
Он еще что-то говорил, но я так вскипела от его цинизма, что уже не слышала, а только думала, каким способом я его убивала бы, предоставь мне Вайль такую возможность. Однако эти мечты резко прервались, потому что у меня в носу защипало, а кожу головы закололо.
— Джереми?
— Да?
Я дернула его за рукав, чтобы он нагнулся, и его ухо оказалось в дюйме от моих губ.
— Здесь еще один вампир.
Странно, что из нас двоих это чуяла именно я. Но вампиры друг к другу совершенно глухи. Я бы предположила, что это сильно портит между ними отношения.
