Реакция непосредственного начальника расстрелянного за сотрудничество с Троцким и, как выяснилось на суде, с германской разведкой Пятакова была резкой, острой и неожиданной. Вероятно, она очень озадачила Сталина.
1 февраля 1937 года, через день после окончания процесса, Орджоникидзе на Политбюро еще раз высказал свое резкое несогласие с тезисом о расширении вредительства в промышленности. Момент для этого был, прямо скажем, крайне неподходящим. Осужденный на процессе к расстрелу Пятаков был с 1932 года первым заместителем Орджоникидзе. Нарком тяжелой промышленности выгораживал своего заместителя до самого последнего момента, несмотря на то что подозрение падает в первую очередь на самого Орджоникидзе.
Но Орджоникидзе не успокоился, инициировав свою собственную проверку двух крупных строек, которые упоминались в показаниях Пятакова: строительства Кемеровского коксохимического завода и Уральского вагоностроительного завода. Он собрался показать, что нет ни на заводах, ни на стройках никакого вредительства, что все эти обвинения возводятся понапрасну. Для проверки строек он послал своего заместителя по строительным вопросам С. З. Гинзбурга. Гинзбург проехал по этим стройкам и составил записку, в которой сообщал, что никаких примеров вредительства он не заметил и что стройки идут совершенно нормальным порядком. Он доложил результаты проверки Орджоникидзе по телефону и с площадки Уралвагонстроя выехал в Москву. 15 и 16 февраля Орджоникидзе работал над проектом резолюции Пленума ЦК «О вредительстве в промышленности». Эти дни он набрасывал на листочках отдельные положения, чтобы потом, получив доклад Гинзбурга, составить уже готовый проект резолюции. Рано утром 17 февраля 1937 года Гинзбург приехал в Москву и представил свою докладную записку.
Через несколько часов Сталин вызвал Орджоникидзе в Кремль, попросив его взять с собой докладную записку о результатах проверок строек. Сталин и Орджоникидзе говорили с глазу на глаз примерно с 10 до 12 часов дня. Содержание их разговора осталось неизвестным, хотя можно предположить, что главной темой были как раз вредительства и поездка Гинзбурга. После разговора со Сталиным Орджоникидзе поехал в Наркомат, где с 12.10 до 14.30 часов дня принимал доклады.
К 14.30 часам Орджоникидзе поехал в Кремль к Молотову, к которому у него были дела по вопросам Наркомата тяжелой промышленности. В тот же день было намечено Политбюро, на который Орджоникидзе пошел вместе с Молотовым. В 15 часов началось заседание Политбюро, продлившееся полтора часа. В 16.30 Орджоникидзе, теперь уже вместе с Кагановичем, пошел к Поскребышеву, от которого вышел только в 19 часов, и сразу поехал домой отдохнуть. Содержание разговора Орджоникидзе, Кагановича и Поскребышева также неизвестно. Нет возможности даже предположить его тему.
В 21.30 Орджоникидзе снова поехал в Наркомат, где снова стал принимать доклады
[53]
. Заместитель Орджоникидзе, О. Осипов-Шмидт вспоминает, что тогда, в тот день, нарком готовил большой и ответственный доклад, постоянно вызывал то одного, то другого работника, подолгу беседовал с ними, уточняя интересовавшие его вопросы. Сам заместитель провел с Орджоникидзе несколько часов, но совершенно не заметил у того никаких признаков усталости, нервозности, что могло бы стать признаком желания покончить с собой. Это был, по его воспоминаниям, обычный рабочий день, затянувшийся за полночь
[54]
. В 0.20 минут 18 февраля Орджоникидзе закончил дела в Наркомате и поехал домой. В 0.40 минут он был найден дома в своем кабинете мертвым.
Вокруг этой загадочной смерти видного хозяйственного руководителя, по поводу точной причины которой не было согласия даже среди тех, кто лично и хорошо знал Серго Орджоникидзе, наплелось немало интересных фактов. Это и явное покровительство бракоделам, это и тесная связь с разными оппозиционерами, это и раскрытие троцкистской организации у него под боком, в его собственном наркомате, во главе с первым заместителем, связанным лично с Троцким и германской разведкой.
Наконец, Орджоникидзе была в определенной степени свойственна семейственность. Его племянник Георгий Гвахария начал свою карьеру в 20 лет с работы в Закавказском крайкоме партии под руководством дяди. Потом учеба в Институте внешней торговли, после него, в 1925 году, назначение в торговое представительство в Лондоне. По возвращении уже в 1932 году он получает в Наркомтяжпроме должность начальника отдела строительства электростанций, а потом и начальника отдела капитального строительства, не будучи при этом строителем. Потом галопом по стройкам: Луганский паровозостроительный, Донецкий металлургический, Зуевская ГРЭС, Штеровская ГРЭС и Макеевский металлургический завод, директором которого он стал в 1933 году. НКТП был образован в январе 1932 года, и после своего назначения на должность главстроителя «внешнеторговец» в возрасте 31 года Гвахария успел покомандовать несколькими крупными стройками, а потом заделался руководителем одного из самых крупных, современных и известных металлургических заводов на Украине. Все эти скачки с должности на должность – вовсе не следствие большого опыта Гвахария, а следствие помощи его дяди, который явно искал «хлебное место» для племянника и нашел его в конце концов, невзирая на отсутствие у него инженерного образования и какого-либо опыта в металлургии. Вскоре после смерти дяди Гвахария был арестован и расстрелян.
Известно также, что Орджоникидзе был не только хорошо знаком с М. Н. Тухачевским, но и оказывал ему протекцию. В частности, он передавал Сталину ту знаменитую записку Тухачевского по поводу перевооружения, которую Сталин расценил как «красный милитаризм». К моменту смерти Орджоникидзе у Сталина уже были сведения о военном заговоре, о чем К. Е. Ворошилов заявил на Пленуме ЦК ВКП(б) 23 февраля 1937 года, через неделю после смерти Орджоникидзе. Тухачевский был арестован 22 мая 1937 года.
В общем, Серго Орджоникидзе к 1937 году настолько разложился как партийный и государственный руководитель, настолько потерял партийную бдительность, что ему была только одна дорога – «сгореть на работе». Ну или оказаться репрессированным, как его первый заместитель Пятаков. Даже обзора только ставших известными фактов достаточно, чтобы понять, что на него был уже накоплен очень серьезный компромат. Видимо, для Орджоникидзе хватило последнего предупреждения по телефону, чтобы его сердце остановилось.
Почему пламенные и, казалось бы, испытанные революционеры, такие как Орджоникидзе, утрачивают свои качества? Сталин сказал о своей версии причин такого перерождения партийной элиты на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года: «Но есть другого рода опасности, опасности, связанные с успехами, опасности, связанные с достижениями. Да, да, товарищи, опасности, связанные с успехами, с достижениями. Опасности эти состоят в том, что у людей, мало искушенных в политике и не очень много видавших, обстановка успехов – успех за успехом, достижение за достижением, перевыполнение планов за перевыполнением, – порождает настроения беспечности и самодовольства, создает атмосферу парадных торжеств и взаимных приветствий, убивающих чувство меры и притупляющих политическое чутье, размагничивает людей и толкает их на то, чтобы почить на лаврах»
[55]
.
