Привлекательной моральной основой политики в конечном счете должны быть гуманитарные соображения. В этом случае права человека превращаются в глобальный приоритет. Это отвечает устремлениям политически активной массы людей. Просвещенная политика, основанная на моральной убежденности, должна также усилить способность руководства добиваться общего согласия, а не вызывать манихейское разделение. Напротив, отсутствие моральной убежденности сохраняет возможность для демагогов использовать внезапно возникающие кризисы и новые страхи. Именно опасения такого рода побудили меня написать («Вне контроля», 1993 г.), что «затруднения Америки в осуществлении эффективного глобального руководства… могут породить ситуацию, которая усилит глобальную нестабильность… и приведет к возвращению тысячелетней демагогии», и даже высказать мнение, что «фаза американского превосходства, возможно, не будет длительной, несмотря на очевидное отсутствие кандидата на ее замещение».
По существу, уже начиная с 1990 года стоял вопрос: обладает ли Америка достаточными способностями для того, чтобы осуществлять руководство миром в то время, когда политические и социальные ожидания человечества перестали быть пассивными, а сосуществование различных религий и культур происходит, как в компрессорной скороварке, под давлением, создаваемым их взаимодействием? Три следующих один за другим американских президента — Джордж Г. У. Буш, Уильям Дж. Клинтон и Джордж У. Буш имели возможность ответить на этот вопрос не в форме философской абстракции, а реальными политическими делами. Первый из этих глобальных лидеров-президентов стремился проводить традиционную политику, находясь в нетрадиционных условиях, в то время как два соперничающих взгляда на мировое устройство еще находились в стадии кристаллизации. Второй руководствовался мифологизированной версией глобализации, находясь в положении вершителя судеб человечества. Третий принял на себя военные обязательства, чтобы руководить в мире, догматически представляемом двухполюсной системой, образуемой добром и злом.
3. Первородный грех
(и тупики ограниченного мышления)
Сегодня мы вступили в эпоху, когда в основе прогресса будет лежать общечеловеческий интерес. Осознание этого требует, чтобы и мировая политика определялась в первую очередь общечеловеческими ценностями… Дальнейший мировой прогресс возможен теперь лишь через поиск консенсуса в движении к новому мировому порядку.
Михаил Горбачев, из выступления на Генеральной Ассамблее ООН 7 декабря 1988 г.
Началось новое партнерство стран, и мы переживаем сегодня уникальный и необычный момент истории… Из волнений этого тревожного времени… может возникнуть новый мировой порядок… в котором государства всего мира — Восток и Запад, Север и Юг — смогут процветать и жить в состоянии гармонии.
Джордж Г. У. Буш, из выступления на объединенной сессии Конгресса США 11 сентября 1990 г.
«Новый мировой порядок» стал брендом Джорджа Г. У. Буша — часто цитируемое определение его видения мира. Но эта фраза не принадлежала ему и недостаточно четко характеризовала его внешнеполитический курс. В своей речи в Конгрессе, провозглашая свою приверженность «новому мировому порядку», Буш, не давая каких-либо четких обязательств в отношении того, что он намерен делать, признался, что «разделял это мнение с президентом Горбачевым», когда они «встречались несколько недель назад». Но Горбачев использовал эту фразу задолго до этой встречи. Буш не был мечтателем, он был искусным практиком силовой политики и традиционной дипломатии в нетрадиционное время. Не обладая историческим воображением, он воспринял лозунг Горбачева, но никогда серьезно не пытался его осуществлять.
Президентство Буша Первого совпало с целым каскадом потрясений, прошедших по Евразии. Несколько кризисов либо развивались, либо внезапно возникали на этом обширном пространстве, которое в течение предшествовавших четырех десятилетий было главной ареной грандиозного стратегического соперничества между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Это соперничество выражалось в конфронтации на трех стратегических фронтах: на западе оно обозначалось границами НАТО, на востоке — демаркационной линией, разделяющей Корею, и Формозским проливом, на юге, в районе Персидского залива, — доктриной, провозглашенной Картером в ответ на советское вторжение в Афганистан. Это разделение теперь дополнялось возникавшими на флангах политическими, этническими и религиозными волнениями на Балканах, Ближнем Востоке, и Восточной Азии и особенно внутри самого советского блока.
В отношении этих очагов конфликтов Буш проявил как силу, так и сдержанность. Он был мастером кризисного урегулирования, но не был стратегическим провидцем. Он уверенно действовал в связи с распадом Советского Союза и в ответ на агрессию Саддама Хусейна сумел с большим дипломатическим искусством и военной решимостью организовать ответную международную акцию. Но ни один свой триумф он не превратил в длительный исторический успех. Уникальное политическое влияние Америки и ее моральная легитимность не нашли стратегического применения ни в трансформации России, ни в умиротворении на Ближнем Востоке. Справедливости ради стоит сказать, что Буш, как ни один из президентов США за весь период с конца Второй мировой войны, сталкивался с такими глубокими и масштабными беспорядками на мировой арене. К счастью, он был опытным и знающим политиком и не нуждался в подсказках. Он был хорошо известен большинству иностранных государственных деятелей и обычно пользовался их уважением. Он быстро сформировал свою внешнеполитическую команду и уверенно руководил ею. Какие бы оговорки ни делались в последующем в отношении его наследия, он подобрал себе хороших главных советников по внешнеполитическим вопросам. Буш выбирал людей, близких к нему, следующих его лидерству, способных работать в команде и принимавших установленное им разделение труда. Совет по вопросам национальной безопасности возглавил Брент Скоукрофт, выполнявший обязанности советника президента по вопросам внутренней политики и друг семейства Бушей, в то время как государственный секретарь Джеймс Бейкер действовал как надежный переговорщик за пределами США.
Совершенно очевидно, что внешней политикой США руководил сам Буш. Стратегические решения шли сверху вниз, а не наоборот — от аппарата СНБ или Государственного департамента. Буш работал в тесном контакте с тремя ключевыми советниками высшего уровня (два упомянутых выше и министр обороны Ричард Чейни). Все они были людьми, которых он знал лично. Но, консультируясь с ними, он время от времени приглашал к себе для беседы в Овальном зале наедине аутсайдеров (я приглашался для консультаций по Советскому Союзу и Польше). Буш несомненно был первым среди равных, хорошо информированным и уверенным государственным деятелем, принимавшим окончательное решение. СНБ работал ровно, сосредоточенно, в четкой иерархической системе, своевременно реагируя на подлинно беспрецедентные крупные исторические повороты событий.
Мир, в котором работала команда Буша, разносило на части, и поддающаяся определению и исторически понятная эпоха подходила к своему концу. Но курс, который предстояло проводить, не был самоочевиден. Буш должен был определить свои приоритеты, заглянуть подальше, за сегодняшний и завтрашний день, иметь ясность в отношении направления движения и действовать соответственно. Этого он никогда как следует не делал. Он прежде всего сконцентрировал внимание на деликатной задаче мирного управления процессом демонтажа советской империи, а затем на устранении чрезмерных амбиций Саддама Хусейна. Обе задачи он решил блестяще, но ни одну из них как следует не использовал.