не только Февральская революция
и большевики Ленина, но и все
наши так называемые союзники
по Первой Великой мировой войне.
Полковник М. Н. Левитов, командир 2-го Корниловского полка
Боль ненадолго отступила, но только для того, чтобы с новой силой вновь впиться в исстрадавшееся тело. Поручик Миронов попытался повернуться и не смог. Нога совершенно не слушалась, а при попытке изменить ее положение ответила своему хозяину острой болью. Он застонал и опять откинулся назад. Стонами в этой бывшей гимназии никого не удивишь. Раненых полно, а с каждым часом становится все больше. Морская артиллерия большевистского линкора делала свое дело без устали. Вносили свою лепту в переполненный госпиталь и полевые трехдюймовки красных, обильно сеяли боль и страдания пулеметы и простые винтовки. Снарядов и патронов у большевиков хоть отбавляй. А вот медикаменты в госпитале закончились вчера, практически сразу, как поручик оказался среди таких же несчастных раненых.
В гимназию его внесли в полном сознании. Укол морфия – это все, чем смогли помочь ему врачи. Ему еще страшно повезло: доза обезболивающего была последней. Следующий тяжело раненный в грудь солдат ее уже не получил и громко стонал, положенный на пол в дальнем углу зала. Да вроде уже и не стонет. Наверное, помер.
Себя поручик мог считать счастливчиком. Вчера его расчет выкатил орудие на прямую наводку у железнодорожного полотна. Только так можно было отогнать большевистский бронепоезд, с близкого расстояния расстреливавший стрелковые цепи Талабского полка белой Северо-Западной армии.
Чтобы выйти на прямую наводку, надо обладать большой смелостью. Те, кто сидит в бронепоезде, закрыты от пуль и снарядов броней и стальными листами. Артиллеристы всего этого лишены. Лишь наводчик прикрыт тонким щитком, а командир орудия беззащитен. Но именно он и остался жив из всего расчета.
Снаряд бронепоезда взрыл землю рядом с орудием, а следующим выстрелом поднял в воздух само орудие и разметал в клочья его прислугу. Миронова взрывом тоже подняло вверх, а потом обрушило куда-то в сторону, вымазав с ног до головы чавкающей грязной жижей.
Упал на землю поручик, а встать уже и не смог, нога не слушалась. Он сразу понял, что это перелом. И похоже, не ошибся. Забытье приятным покрывалом окутало голову, морфий начинал действовать. И тогда Миронов снова увидел тот бронепоезд и его поворачивающуюся башню. Ровно туда, аккурат под ствол, поручик и вогнал снаряд своей английской пушки. Новенькой, полученной всего два месяца назад. Но снаряд не взорвался!
Это было настолько невероятно, что он даже на секунду замешкался, но потом заорал дурным голосом заряжающему:
– Еще! Быстро!
Дуло большевистского орудия опускалась со страшной быстротой. Но не успеть ему, не успеть! Большевикам конец – поздно они заметили орудие, лихо выкатившееся вперед.
Даже не ухом, а затылком, всей своей кожей почувствовал Миронов собственный выстрел. Почувствовал и обомлел. Второй снаряд, словно горох, отскочил от бронепоезда. Но этого не может быть! Это ведь не броня толстая у большевика, это второй, уже второй английский снаряд не взорвался!
Словно чугунными болванками они палили по бронепоезду. Два раза, а третьего он уже и не дал. Разрыв снаряда даже в морфийном сне причинял Миронову боль. Он открыл глаза. Во сне дернулся, боль пронзила ногу, и он проснулся.
Наверное, у него начинался жар. Действие морфия закончилось, но поручик постоянно проваливался куда-то, и лишь боль возвращала его в грязный зал Лужской гимназии, на деревянном полу которого он и лежал в своей испачканной В шинели.
Он так и не заметил, что доктора и сестры милосердия куда-то исчезли. Только когда дверь зала с шумом открылась и на пороге появилась группа людей, Миронову все стало ясно. Его и других наиболее тяжелых раненых бросили, оставили здесь, а госпиталь эвакуирован или бежал. Стоящие в дверях солдаты с красными нашивками и звездами на фуражках и папахах – это большевики...
Рядом с «колыбелью трех революций» после Брестского мира остались стоять германские войска. Эта был рубеж между привычным старым миром и новой ленинской Совдепией. Граница проходила за Псковом. Именно здесь и начали свое формирование антибольшевистские силы. Но помогали им деньгами и оружием не англичане и французы, а хозяева «большевистских шпионов» – немцы. Именно германское командование оберегало донских казаков, оно же кропотливо создавало под Псковом новую монархическую русскую армию, готовя могильщиков для своих кремлевских друзей. Особый Псковский Добровольческий корпус формировался с сентября 1918 года достаточно медленно. Его кадры пробирались с территории большевистской России, прибывали с оккупированной немцами Прибалтики, частично даже возвращались из германского плена. Дело пошло значительно быстрее, когда из Красной армии перешел конный отряд ротмистра Булак-Балаховича и Чудская флотилия из 3 судов капитана 2-го ранга Нелидова. С их прибытием численность корпуса достигла 3,5 тыс. человек, а концу ноября корпус насчитывал около
4,5 тыс. человек. Германское командование выделило белым достаточно оружия, предоставило денежные средства. Однако Германская империя всего через два месяца внезапно рухнула под натиском внешних и внутренних врагов. Немецкие войска в России и Прибалтике стали разлагаться, а большевистское правительство, объявив о расторжении Брестского мира, отдало приказ Красной армии перейти в наступление. После занятия Пскова большевиками белогвардейский корпус с боями отошел на территорию Эстонии, а его небольшая часть – на территорию Латвии.
Когда мы говорим о событиях тех лет, очень важно помнить, в какой обстановке происходило то или иное событие, и не накладывать на них собственные стереотипы более поздних лет. Важно помнить: когда Красная армия наступает па Эстонию и Латвию в ноябре 1918 года, независимых государств с такими названиями не существует и никогда в истории не существовало. Русская большевистская армия продвигается в русские провинции, всего шесть месяцев назад оккупированные Германией. Конечно, сразу после краха немцев Латвия и Эстония заявляют о своем суверенитете. Но вот беда – защитить долгожданную независимость и остановить надвигающихся большевиков некому. Если в Эстонии еще есть какое-то подобие вооруженной силы, то в Латвии совсем никого. Это у большевиков есть латышские стрелки, а у Латвии их нет. Но прибалтийские государства знают, что помощь им будет оказана. Это Деникина и Колчака «союзники» не признают, а эстонских и латвийских сепаратистов они признали сразу. Повивальными бабками Эстонии и Латвии были англичане и французы. Как и положено «акушеркам», они чертовски рады каждому новому национальному образованию, с муками появляющемуся из лона гибнущей России. Это будет общим, повторяющимся из раза в раз правилом.
Лукава новая эстонская историография. В учебнике «История Эстонии» для средней школы в качестве защитников страны упоминается кто угодно, вплоть до дружинников из спортивного общества «Калев», но только не русские белогвардейцы. Появился в водах Прибалтики и главный «защитник» эстонской независимости – английский флот. Год назад британцы не защищали русский пролив Моонзунд от немцев, не будут они прикрывать ужасные эвакуации де- никинских войск. Зато эстонскую столицу от русских (пусть и красных) спасают с радостью. По просьбе эстонского правительства английские корабли обстреляли тылы большевистских войск и вынудили их отойти от Таллинна. Вскоре, в феврале 1918 года, молодая эстонская армия совместно с белогвардейцами полностью вытеснила части Красной армии за пределы Эстонии. Но отношение к тем, кто спас Эстонию от большевиков, было со стороны эстонцев двояким. Помощь белых принимали, но заключили с ними договор, но которому численность корпуса не могла быть больше 3,5 тыс. человек.
