А вот барон Врангель писал совсем другую историю русской Гражданской войны. Никакой помощи он не видел. Па- оборот – ему активно мешали. «На приобретение всего необходимого мы не имели валюты»
[357]
.
Белые дивизии истекают кровью, подкрепления вместо польского фронта Троцкий перебрасывает в Крым. Но тем не менее поляки все равно отступают под натиском Красной армии. Тогда британские «миротворцы» выступают с новой мирной инициативой. 17 июля 1920 года английское правительство предлагает Ленину тотчас заключить перемирие с Польшей, созвав в Лондоне конференцию для установления мирных отношений. Мнения белых или согласия англичане не спрашивают. Врангелевцам англичане предложили... отвести армию обратно в Крым, то есть потерять все завоеванное с великим трудом в последнем наступлении! Предложение британцев заведомо неприемлемо, и они это прекрасно знают. Причина проста и банальна: «Требование отвода войск к перешейкам равносильно обречению армии и населения голодной смерти, ибо полуостров не в состоянии их прокормить»
[358]
.
Ну и пусть умирают «за Единую и Неделимую» Россию белогвардейцы, за их спиной англичане и французы уже спешат делать свои гешефты. Налаживается взаимовыгодное сотрудничество между красной Россией и «цивилизованным» сообществом европейских народов. «Союзные» пароходы уже вывозят от большевиков тонны зерна, везут им промышленную продукцию. Врангель все это видит и знает: « В политике Европы тщетно было бы искать высших моральных побуждений. Этой политикой руководит исключительно нажива. Доказательств этому искать недалеко. Всего несколько дней назад на уведомление мое о том, что в целях прекращения подвоза в большевистские порты Черного моря военной контрабанды, я вынужден поставить у советских портов мины, командующие союзными английским и французскими флотами против этого протестовали, телеграфно уведомив меня, что эта мера излишня, раз они запрещают кому бы то ни было торговлю с советскими портами»
[359]
.
Не надо мин: не ровен час – «союзный» пароход на ней и подорвется. И сам Врангель находит подтверждение такому предположению: «Через четыре дня радиостанция нашего морского ведомства приняла радиограмму французского миноносца «Commandant Borix», отправленную, по-видимому, по просьбе одесского союза кооперативов, следующего содержания: «Пapo- ход (имя неразборчиво) отойдет 5-го августа в Геную с четырьмя тысячами тонн хлеба. Высылайте пароход с медикаментами, грузовыми машинами и хирургическими инструментами»»
[360]
.
Чтобы хоть как-то подсластить горькую действительность, французское правительство вдруг решает признать правительство Врангеля. В Севастополь высылается дипломатический представитель Французской Республики. Самое время! До сих пор ни одно белое правительство так и не было признано. Такой чести не удостоили Колчака, не порадовали Деникина и вот решили признать именно Врангеля. Почему его и почему сейчас? Потому что жить врангелевскому правительству осталось менее трех месяцев и все это время надо, чтобы он приковывал к себе часть Красной армии.
По вот поляки и стоящие за их спиной англичане вновь договорились с Лениным и Троцким. Моментально меняется и вектор западной политики.
Поляки и Ленин под давлением англичан начинают готовиться к заключению мира. Происходит это все во второй половине сентября. Только что признанное правительство Врангеля узнает об этом не сразу. Понимая, что если он ничего не предпримет, то будет в самое ближайшее время раздавлен освободившимися советскими войсками, глава белых вновь обращается к «союзникам»: «Я принимал все меры, чтобы убедить французское и польское правительства в необходимости продолжения поляками борьбы или хотя бы затягивания намечавшихся мирных переговоров с тем, чтобы, воспользовавшись оттяжкой части красных войск на польском фронте, пополнить и снабдить мои войска за счет огромной захваченной поляками добычи, использовать как боеспособные части перешедших на сторону поляков и интернированных в Германии большевистских полков, так и захваченную победителями материальную часть»
[361]
.
Ответ французов поразителен. Читая его, надо помнить, что до полного краха армии Врангеля осталось всего два месяца и если французы ничего не предпримут, то у белых нет шансов удержаться: «Французское правительство и Фош принципиально сочувствуют Вашей постановке вопроса, но осуществление се пойдет медленнее, чем нужно. Мешает кроме сложности вопроса каникулярное время и отсутствие Мильерана, с которым можно сноситься только письмами»
[362]
.
Господии Мильеран изволят отдыхать, и поэтому Белое движение в России должно погибнуть. Что ни говори, а французы люди цивилизованные, им неудобно смотреть в лицо тому, кого они предают и обманывают. Поэтому именно в тот момент в правительстве Франции произошли «неожиданные» перемены. Президент Французской Республики Дюшанель заболел и был вынужден оставить свой ноет, а заместителем его оказался избран тот самый «усталый» Мильеран. Новый президент по-новому смотрит на некоторые вопросы внешней политики Франции. Ах, вам что-то обещали, так извините – это был Дюшанель, а теперь Мильеран...
От польской позиции зависит судьба белого Крыма, а может быть и будущее всей России. Но Врангель, чье правительство признано официальным Парижем, с самими поляками обсудить вопрос жизни и смерти своей армии не может.
«Связь наша с поляками была чрезвычайно затруднительна. Переговоры приходилось вести исключительно через французов. Попытки установить радиосвязь с Варшавой успехом не увенчались. Несмотря на все ходатайства, союзные верховные комиссары решительно отказывали допустить установку нашей радиостанции на территории русского посольства в Буюк-Дере»
[363]
.
Вот так – «связь исключительно через французов»! Напрямую, самим нельзя – вдруг удастся договориться белым с гордыми польскими панами, и ликвидация русского патриотического движения не произойдет. Предательство «союзников» бьет в глаза, лезет из всех щелей, но Врангелю уже ничего другого не остается, как надеяться.
«Как ни мало доверял я нашим «иностранным друзьям», однако все же не оставлял надежды, что польское правительство, под давлением Франции, будет возможно долее оттягивать заключение мира, дав нам время закончить формирование армии на польской территории или но крайней мере перебросить русские войска в Крым»
[364]
.
Барон Врангель спешит нанести красным поражение, пока их перевес над его армией не так подавляющ. Пока не переброшены с польского фронта свежие резервы. И атакует, атакует, атакует. Самые упорные бои развертываются иод Каховкой. Русская армия меньшими, чем у противника, силами штурмует отлично укрепленные позиции. Белые идут вперед под шквальным пулеметным и артиллерийским огнем. Впереди несколько рядов проволоки белогвардейцы рвут их руками, рубят саблями. «Конные атаки ген. Барабовича разбиваются о проволочные заграждения и организованный огонь плацдарма»
[365]
, – пишут о тех боях красные историки Гражданской войны. Отчего же белогвардейцы посходили с ума? Почему в конном строю пытаются взять укрепления, обнесенные колючей проволокой?
