До проникновения европейцев Япония была совершенно автономной системой, где сохранялась древняя языческая религия, витала архаичность средневековых порядков, полностью отсутствовала индустрия, не было ни одного сколько-нибудь крупного промышленного предприятия. До середины девятнадцатого века Япония, несмотря на древность своей истории, оставалась нацией-ребенком, по уровню технического развития она далеко отставала от той же России, где уже были и железные дороги и фабрики, не говоря уж о странах Европы, где было много чего еще. И народ-ребенок вдруг оказался подвергнут резкой перестройке сознания, ему, во-первых, продемонстрировали, насколько он отстает от «цивилизованного мира», во-вторых, он понял, что, не включившись в новую матрицу, он будет затоптан, его превратят в обычную колонию, коренное население которой либо обречено на уничтожение, либо влачит униженное и жалкое существование. И произошло это в тот момент, когда американское правительство послало к берегам Японии военную эскадру под руководством М. Перри, который, угрожая применением военной силы, и заставил японцев заключить Ансэйские договора.
И тогда японцы, имевшие свои уникальные черты эгоистического, обостренного национализма, вдруг резко рванули, они буквально сменили сущность прежней жизни на новую, за считаные десятилетия завели у себя индустриальную промышленность, создали мощный военный флот, переняли многие черты европейской хитрости и, главное, ступили на путь соперничества с европейскими игроками, закреплявшими свое влияние в регионе. Точно так же как подросток, подвергнувшись стрессу, способен быстро наращивать темп своего роста под воздействием гормона, вызывающего неестественную акселерацию, так и японское общество, пребывавшее прежде в уникальной ситуации цивилизационного детства, рвануло вдруг, приняв подражательную модель развития.
Япония была разгерметизирована, естественный ход ее развития оказался денатурирован, и, как показала дальнейшая история, это явилось роковым поворотом в ее истории, поскольку европейское влияние явилось тем, чем может стать домогательство взрослого мужчины, растлившего самолюбивого подростка с нестабильной психикой, жизнь которого после этого превратилась в попытку преодоления чудовищного стресса и вызвала жажду причинять ответное насилие столь же неестественного характера.
В послевоенный период, когда мир с ошеломленным удивлением подводил нерадостные итоги свершившихся событий, в которых страны «оси» отличились немыслимыми зверствами, оказалось, что японцы творили на оккупированных ими территориях ничуть не менее кошмарные казни и пытки, чем гитлеровцы, а общее число уничтоженных китайцев превышает количество убитых и замученных немцами русских, поляков, сербов и прочих восточноевропейских народов, вместе взятых. Американцы не могли простить японцам нападения на Перл-Харбор (хотя сами американцы незадолго до этого творили на Гавайях тоже весьма кровавые дела). Японцы удивили мир своей неистовой жесткостью, казавшейся многим животной, почти необъяснимой и шокирующей своими масштабами. И хотя американцы-то, пожалуй, и не уступили им по циничности, сбросив на мирные города атомные бомбы, но тем не менее мир вынужден был содрогнуться, глядя на кадры кинохроники, запечатлевшей зверства японских карателей, будто это были и не люди вовсе, а машины безжалостного убийства.
Сейчас, да и ранее, для многих людей европейской культуры, не знакомых с нюансами американо-британского влияния на Страну восходящего солнца, она казалась краем, населенным милыми, чрезвычайно сдержанными людьми, каждый из которых, как в рамочке, пребывал в ограничениях своего этикета. И вдруг такое! Немыслимые военные преступления, миллионы зверски убитых, подвергнутых чудовищным мучениям.
На самом же деле вся эта взрывная агрессия была результатом не столько аномалии развития японской нации, сколько следствием американского и английского психологического воздействия на нее (помимо политического и военного).
Японская нация, в прямом и банальном смысле, оказалась тем подростком, которому дали в руки автомат. А подросток почти всегда более жесток, чем взрослый человек, способность сдержать нахлынувший раж агрессии у него развита гораздо хуже, чем у повзрослевшего существа; известно ведь, что в тюрьмах, где содержатся малолетки, уровень насилия гораздо более высок, подростки чаще идут на то, чтоб садистски «сломать», унизить кого-то, самоутвердившись. И вашингтонский американизм, который сам являлся чем-то вроде незрелой, циничной подростковости, заразил японцев этим состоянием личности. Вот Япония и покатилась с горы, и стоило ей лишь попробовать сладость агрессии, раскручивание японского милитаристского маховика уже невозможно было остановить, японское общество двигалось к тому, что и привело к кошмарному и бесславному для него финалу. Японский подросток в конце концов бросил серьезный вызов и заокеанскому обидчику — американскому «дяде Сэму», некогда растлившему девственность его самоизоляции и аскетизма.
Но рассмотреть этот тонкий нюанс философской стороны политических процессов, происходивших в девятнадцатом веке, стоит для того лишь, чтоб показать, что преступления японцев, совершенные по отношению к китайцам и другим народам Азии, которых Япония уже почти победила в сороковых (и совсем бы победила, коль не вмешались бы США и СССР), имеют одной из причин вмешательство англоамериканцев, ведь именно они «научили плохому» японский народ, имевший до того момента совсем иную систему приоритетов и целеполаганий, в которой не было места захватнической войне. И если бы не вторглись они в Японию в середине девятнадцатого века, если бы не заставили ее расстаться с политикой самоизоляции, развитие японской нации шло бы по совершенно иному сценарию, да и судьбы соседних с нею народов вершились бы иначе.
Пожалуй, можно назвать разрушение прежней матрицы японского сознания одним из серьезных и тяжких преступлений американизма (хотя, разумеется, совершили это деяние не одни американцы, но они в первую очередь повинны в этом), точно так же как чудовищным преступлением является и разрушение англичанами исторического уклада жизни Индии и других стран, где корявый английский язык оставил свои письмена.
Злая ирония судьбы состоит в том, что, распалив агонию агрессивной военной страсти «японского подростка», американцы (поначалу называвшие японцев «азиатскими янки» за быстрые успехи Страны восходящего солнца в развитии промышленности) очень скоро примутся истово демонизировать, ненавидеть японцев вообще, всех японцев поголовно, даже тех, которые успели стать американскими гражданами и ни сном ни духом ни в чем повинны не были и не могли быть. Во время Второй мировой войны вашингтонский режим даже заточит японцев, живших в его штатах, в специальные концентрационные лагеря, депортировав каждого из них, в том числе детей-сирот, в эти зоны. Но подробнее об этом позже, в отдельной главе, которая будет посвящена депортациям народов в США. Сейчас же вернемся к хронологии американских войн, продолжавшихся непрерывной чередой в девятнадцатом веке.
В 1861 году в США началась Гражданская война, перед которой американские вояки успели испортить жизнь еще нескольким странам, захотевшим было избавиться от колониального гнета прежних хозяев, но попали в лапы нового, еще более циничного хозяина — звездно-полосатого монстра.
