К 8 сентября 1943 года наша авиадивизия сосредоточилась на полевых аэродромах восточнее города Мариуполя. Нам было известно, что поставлена задача в ближайшие 2–3 дня во что бы то ни стало освободить его.
Из штаба армии нам позвонили, что срочно необходимы данные о действиях противника в городе, а главное — в западном и северном направлениях. От каждого полка выделили по три-четыре пары воздушных разведчиков и „охотников“. После вылетов они доложили о движении по железной дороге Мариуполь — Волноваха крытых эшелонов, в которых находится много гражданских людей, по шоссейным дорогам идет много автомашин на запад и в большинстве это тоже гражданские люди. Ясно, что противник увозит наших советских людей.
О результатах разведки командир дивизии доложил в штаб полевой армии, а я — в штаб воздушной армии. Последовало распоряжение выводить из строя паровозы, разрушать мосты на шоссейных дорогах и этим задержать увоз наших людей.
До десятка пар и звеньев истребителей взлетали на выполнение боевого задания. На участке железной дороги Мариуполь — Волноваха — Черниговка наши истребители огнем из 37-миллиметровых пушек вывели из строя более десяти паровозов. Эшелоны стали. Дополнительно выслали шесть пар истребителей, на каждом из которых были подвешены по две 100-килограммовые бомбы. Эти истребители-бомбардировщики разрушили три моста на основных дорогах, что застопорило автомобильное движение.
Наземной разведкой на восточной окраине Мариуполя вскрыт опорный пункт, установлены очаги сопротивления, расположенные вдоль западного берега реки Кальмиус.
Крайне необходимы были штурмовики. Но в составе нашей дивизии их не было. Решаюсь просить их у начальника штаба воздушной армии генерала Белова. Прошу разрешения прибыть к нему для решения срочного вопроса. Генерал разрешает. Было около 9 часов утра. На самолете У-2 вместе с командиром звена управления дивизии старшим лейтенантом Цветаевым вылетаю на армейскую посадочную площадку.
И вот уже У-2 заруливает на стоянку. Оставив в самолете Цветаева, я быстро пошел по грунтовой дороге по направлению к штабу армии. Прошел метров пятьсот, когда навстречу подъехала легковая автомашина, шофер которой доложил, что прибыл за мной. Сев в автомашину, я спросил водителя, на месте ли начальник штаба армии.
„Все на месте, товарищ гвардии подполковник, командир ваш, гвардии полковник Дзусов, тоже у них“, — ответил шофер.
Я был удивлен. Ведь Дзусов находился на командном пункте полевой армии, с которой мы взаимодействовали. Там готовилось наступление.
Оказывается, не сговариваясь, я и командир дивизии Ибрагим Магометович Дзусов задумали одно и то же: попросить под временное командование полк штурмовиков, совместно с ним и во взаимодействии с наземными войсками обеспечить наступательную операцию и освобождение Мариуполя.
Пока я спрашивал разрешение и прилетел к начальнику штаба армии, И. М. Дзусов это сделал быстрее меня, изложив свой план боевых действий командующему воздушной армией генералу Хрюкину. Ко времени моего прибытия в штаб армии все необходимые распоряжения об оперативном подчинении нам штурмового полка были уже отданы.
Договорившись с Дзусовым о деталях, я вылетел на аэродром к штурмовикам, а он — на КП полевой армии, и оттуда уже поставить задачи истребительным полкам на самостоятельные действия, а одному нашему полку — на совместные действия со штурмовиками.
На аэродроме штурмовиков уже знали об их новой задаче. Мне осталось только уточнить детали ударов, вопросы связи и взаимодействия истребителей и штурмовиков.
От штурмовиков вылетел около 12 часов 30 минут. В 13 часов 15 минут я уже докладывал своему командиру по радио условным кодом, что все готовы к вылету.
Точно в 14 часов штурмовики и наши истребители по-гвардейски начали „обработку“ высот, преграждавших наземным войскам путь к Мариуполю. В 14 часов 30 минут лавина стрелковых частей шла в наступление».
Летчик-истребитель 100-го гвардейского полка Герой Советского Союза Иван Ильич Бабак:
«Когда начались бои на Миусском направлении, для нас, летчиков, эти события были особенно волнующими, ведь все шло к освободительным сражениям за Украину. Часто после выполнения боевого задания, возвращаясь на свой аэродром, мы опускались пониже и почти на бреющем полете проносились над крышами домов. Особенно волнующими и радостными для нас были бои за Мариуполь — первый украинский город.
Так было и в то памятное мне утро накануне освобождения Мариуполя. Со своим напарником Петей Гучеком я вылетел на разведку в район Мелитополя. В район разведки наш маршрут пролегал значительно севернее, а обратно мы шли южнее, прижимаясь к морю. Подлетая к Мариуполю, мы заметили усиленное движение поездов от него на север, в сторону станции Волноваха. После приземления на аэродроме я доложил командованию о результатах разведки и заодно высказал свое предположение, что, видимо, немцы собираются уходить из Мариуполя, так как из города по железной дороге движется много эшелонов. Движение их было интенсивным, от одного состава до другого интервал составлял всего-навсего две-три длины железнодорожного эшелона.
В беседе мы высказывали различные предположения о том, что везут немцы в поездах, все сошлись на том, что везут наше советское богатство.
По просьбе многих летчиков я обратился к командиру полка с просьбой разрешить нам вылететь на штурмовку паровозов этих эшелонов — прицельным пушечным огнем разбить котлы паровозов, а сами эшелоны не трогать.
Вскоре из штаба дивизии пришло разрешение. Первыми повели пары истребителей я (вместе с Петром Гучеком) и Дмитрий Борисович („ДБ“) Глинка, за нами вылетели и другие пары.
Железная дорога буквально заполнена эшелонами. С высоты казалось, что они ползли, словно гусеницы, один за другим. Сложности в выборе цели не было, да и немецкая авиация не противодействовала. Не боевое задание, а раздолье. Это не те штурмовки, которые предпринимали мы в сорок втором, чтобы задержать наступающие войска на Кавказ!
Били мы только по паровозам. Первыми же трассами пробивали котлы, и струями вырывавшийся пар окутывал паровозы. Из остановленных поездов выскакивали солдаты и старались спрятаться в канавах у насыпи. Нам очень хорошо было видно их, лежащих в мышиного цвета мундирах.
„ДБ“ передает по радио:
„Давай, Бабак, проштурмуем цепочки фрицев! Видишь, как хорошо улеглись в канаве!“
Атака следует за атакой: „ДБ“, за ним — его ведомый Дольников; они выходят — накрываем пушечно-пулеметным огнем последовательно мы: я и мой ведомый Гучек.
Замечаем, как возле одного из эшелонов из вагонов много людей выскакивает, которые не убегают и не прячутся, а, стоя, машут нам руками. То, что они не прячутся и что их одежда цветом отличается от немецких мундиров, свидетельствует о том, что это наши советские люди.
Позже, после освобождения города, стало известно, что в некоторых из тех эшелонов немцы хотели увезти в Германию на рабский труд наших юношей и девушек — жителей Мариуполя. Воспользовавшись налетами наших самолетов и растерянностью немцев, они разбежались по полю, попрятались в кукурузе, а под покровом ночи вернулись в родной город…»
