Разумеется, официальные речи, которые он там произносил, Хрущев говорил все-таки по бумажке. Это был утвержденный текст, в котором содержались конкретные предложения. Некоторые совершенно невыполнимые, что было ясно с самого начала, некоторые совершенно чудовищные, вроде предложения о том, что раз мир делится на три группы государств, капиталистические, социалистические и неприсоединившиеся государства, не может один Генеральный секретарь ООН представлять все три эти группы государств. А значит, руководить организацией должны три генеральных секретаря: один – от соцстран, один – от капстран и один – от стран неприсоединившихся. Конечно, втайне в Советском Союзе считали неприсоединившиеся страны своими скрытыми союзниками, поэтому рассчитывали на поддержку таких государств, как Индия, Индонезия, африканские страны.
Но на той сессии ООН Хрущев, как обычно, выступал и с неподготовленными заявлениями. Например, таковой была его знаменитая полемика с делегатом от Филиппин, который стал намекать на то, что СССР предлагает ликвидировать колониализм во всех его формах и проявлениях, а сам господствует в таких странах, как государства Восточной Европы, Прибалтика и т. д. Хрущев не стерпел и ответил, естественно, без всякой бумажки. Некоторые восхищались его искренностью и живостью, некоторые посмеивались – реакция была разная.
С Кеннеди у Хрущева была двухдневная встреча в 1961 году в Вене. Полных два рабочих дня они провели с глазу на глаз, в присутствии только двух переводчиков – советского и американского. И там у него заготовок не было. До этого в Москве он, разумеется, читал всевозможные справки и прочие бумаги, которые готовили все ведомства, имевшие отношение к иностранным делам, но на самих переговорах и у Кеннеди, и у Хрущева не было никаких бумаг или заготовок. Это был вольный разговор на самые различные темы, которые интересовали Советский Союз и США. Они касались буквально всего, что происходило в мире.
Такие встречи не записывались для телевидения: людям показывали только торжественные подъезды к посольству, но на них Хрущев вел разговор примерно так же, как и на открытых встречах, – не стеснялся в выражениях, говорил свободно и красочно. Он мог перескакивать с темы на тему, под влиянием реплики собеседника мог совершенно развернуть разговор и повести его в другую сторону.
Венская встреча, по существу, не была подготовлена так, как, например, были подготовлены встречи между Брежневым и Никсоном в 1972, 1973 и 1974 годах, когда каждой встрече предшествовала огромная подготовительная работа, составлялись и практически согласовывались проекты бесчисленного количества соглашений и договоров в разных областях. Для встречи в Вене не были подготовлены документы для подписания. Это была скорее встреча-знакомство. Ее цель так себе и представляли как Кеннеди, так и Хрущев – познакомиться, «прощупать» друг друга в преддверии, как тогда считалось, будущих встреч и договоренностей.
Хрущев всегда считал, что именно он своим личным влиянием, силой своего характера может уговорить любого человека и привлечь его на свою сторону, т. е. сделать то, чего никогда не добьются дипломаты или министры иностранных дел. Именно поэтому он придавал огромное значение личным встречам и общению с людьми, в том числе и публичным выступлениям, как это было во время тринадцатидневной поездки по Соединенным Штатам Америки в 1959 году.
Кеннеди, и это хорошо всем известно, любил покурить после обеда кубинскую сигару. И ему тайно, через советское посольство, когда у США испортились отношения с Кубой, поставляли кубинские сигары. Во время двухдневной встречи в Вене у Кеннеди болела спина: она у него была больная после ранения, которое он получил, когда японцы подбили торпедный катер, которым он командовал. Он ерзал в кресле, сидя напротив Хрущева, а потом спросил у своего переводчика: «Можно я у вас сигарету возьму?» Для него это было своего рода обезболивающее. После этого закурили и оба переводчика: Суходрев знал, что Хрущев не курит, но и не возражает против того, что рядом с ним курят другие. В предыдущие встречи его уже не раз спрашивали, можно ли закурить, и он всегда отвечал: «Ради бога, меня это не беспокоит, хотя я сам не курю. Хотите себе испортить здоровье – курите».
Вообще, по воспоминаниям Суходрева, из иностранных государственных деятелей, с которыми встречался Хрущев, именно Кеннеди производил самое большое впечатление. Он был безусловно самым выдающимся человеком – настоящим интеллектуалом, симпатичным, харизматичным. Более того, для того чтобы вообще понять, что такое «харизма», достаточно было увидеть Кеннеди. Президент Джонсон, например, был совершенно иного склада человек – фермер, крепкий парень, консерватор. Приятным человеком был Вильсон, с которым у Суходрева сложились очень хорошие личные отношения, они даже менялись трубками: работы Федорова – на «Данхилл».
Сразу после убийства Кеннеди в посольстве США в Москве была открыта книга соболезнований, и туда приехали Хрущев, Громыко и Микоян. Хрущев был искренне расстроен и даже направил на похороны тогда самого близкого к нему из советских руководителей человека – Анастаса Микояна.
К тому же Хрущев всегда выступал, по крайней мере на словах, за улучшение отношений с США. И Кеннеди буквально незадолго до своей трагической кончины произносил в одном из американских университетов речь, в которой тоже выступал за перелом в отношениях и в какой-то степени за «перезагрузку». Это начинание встретило благоприятный отклик у Хрущева, и процесс наверняка получил бы свое дальнейшее развитие, не будь трагических событий в Далласе.
После Карибского кризиса был установлен так называемый «красный телефон», потому что все поняли, что быстрый контакт между главами СССР и США необходим. Контакт с помощью шифропереписки занимал слишком много времени. Тогда еще и машин шифровальных не было, все делалось от руки: в Москве передавались шифром послания в Вашингтон советскому посольству, там они расшифровывались и переводились, после чего сообщались американцам. Так что «горячая линия» была результатом именно Карибского кризиса, где все решали считаные часы.
Первое время это были телетайпы – каждый писал на своем языке, потом автоматика все это шифровала, чтобы не было перехватов, а на другом конце это все расшифровывалось и переводилось на язык другой страны. Телефонные переговоры между главами государств начались уже при Брежневе, а особенно стали популярны при Горбачеве. Это был просто телефон, двух лидеров по нему соединяли, и они друг друга слышали, а рядом сидел переводчик, у которого был параллельный телефон. Американский президент слышал голос, говорящий на русском языке, а потом голос переводчика, переводящего сказанное на английский, и наоборот
[45]
.
Репрессивная политика при Хрущеве
Несмотря на процесс, который назывался «десталинизация», несмотря на XX съезд КПСС, несмотря на то, что многие вернулись из заключения домой, лагеря при Хрущеве не пустовали. Это стало понятно после снятия Никиты Сергеевича. Процесс Даниэля-Синявского в 1966 году восприняли как новое завинчивание гаек – вроде как Хрущев всех повыпускал из лагерей, всех освободил, а Брежнев снова сажать начал. Но когда Даниэля и Синявского осудили, у их друзей встал вопрос: а куда же их посадят? Лагеря-то Никита Сергеевич закрыл! Оказалось, есть куда. Оказалось, что можно сесть на поезд в Москве вечером, утром сойти на станции Потьма, и вам откроется целая лагерная страна – солнечная Мордовия, Дубравлаг, управление ЖХ-385, где сидели тысячи зэков. Причем не только досиживающих со сталинского времени, но и осужденных при либеральном Хрущеве.
