Скорее всего, поводом к письму послужили не только дошедшие до африканцев сведения о визите сына царя, но и отголоски слухов о России, распространившихся среди коса, западных соседей пондо, после Крымской войны.
Но Факу писал в конце 1886 г. — через три десятилетия после этих событий. В это время сведения о России он мог почерпнуть и из других источников. Среди пондо, как и среди коса, уже появились люди, которые окончили миссионерские школы, читали миссионерские журналы, и даже сами писали статьи. Знание английского языка распространялось все шире, а с ним — и знание о событиях, происходящих в мире. Многие пондо вслед за коса уходили на заработки на фермы и рудники Капской колонии и Натала. Чего только не повидали они там! Могли встретить и реальных, не выдуманных русских — моряков, которые бывали в Кейптауне и Саймонстауне. А такой образованный человек, как Факу, мог побывать и в кейптаунском музее редкостей и естественной истории, где выставлялось русское оружие и обмундирование, русские монеты и даже такой непонятный в Южной Африке предмет, как чугунные печные дверцы. Мог Факу получить сведения о России и от живших в Пондоленде европейских торговцев.
Но каковы бы ни были источники его сведений, все они могли лишь подтвердить и усилить впечатление от слухов тридцатилетней давности: русские — враги англичан, воюют против них, и иногда даже успешно. Значит, именно к ним и надо идти за помощью.
Легко представить изумление петербургских чиновников, когда они получили письмо. Вряд ли кто-нибудь из них прежде слышал о пондо. Скорее всего, они не знали, где Пондоленд находится, и каковы его отношения с англичанами и бурами.
Во всяком случае, каких бы то ни было следов реакции на это письмо в архивах пока не нашлось, как и на упомянутое в нем предыдущее — его вообще обнаружить не удалось.
Конец XIX и начало XX столетия
…Я всецело поглощен войною Англии с Трансваалем.
Из письма Николая II сестре Ксении, 3 ноября (21 октября) 1899 г.
Трансвааль, Трансвааль, страна моя,
Ты вся горишь в огне.
Русская народная песня
Могла ли Россия не заметить «схватки за Африку»?
Последняя четверть XIX столетия вошла в историю международных отношений как колониальный раздел Африки. Если в начале 1870-х годов лишь несколько процентов территории этого континента были захвачены европейцами, то к началу XX в. карта Африки уже почти целиком состояла из колоний и протекторатов.
Россия не принимала участия в этом колониальном разделе — она была занята соперничеством с Британией в Центральной Азии и на Среднем Востоке.
Но все же нашлись и россияне, которым захотелось вмешаться в «схватку за Африку».
С конца 1860-х, после открытия Суэцкого канала, Красное море стало кратчайшим, а потому и важнейшим путем между Европой и Востоком. Уже не надо было огибать Африку, а страны, примыкающие к Красному морю, обрели небывалое стратегическое значение.
И вот в 1888–1889 гг. терской казак Николай Иванович Ашинов, возглавив отряд в полтораста человек, основал к северу от мест, где теперь находится город Джибути, казачье поселение. Назвал его «Московская станица» или «Новая Москва». Ашинова поддерживал и сопровождал архимандрит Паисий. Он исходил из того, что поблизости, в Абиссинии (как тогда называли Эфиопию), население исповедует веру, близкую к православию, и это дает возможность укреплять религиозные, да и государственные связи.
Однако французы, претендовавшие на эту область, встревожились. В появлении казаков они усмотрели типичную колониальную авантюру. Решили, что если казаки сумеют здесь обосноваться, то в конечном счете русский царь объявит свое покровительство над этим поселением, и тогда у французов возникнет могущественный соперник в важном стратегическом пункте — у узкой горловины на выходе из Красного моря в Индийский океан.
Что греха таить, кое у кого из русских чиновников, купцов и церковных деятелей такой соблазн был. Нижегородский генерал-губернатор Баранов 20 сентября 1888 г. направил Александру III большую записку с идеей создания в тех местах русской колонии. Добиваясь поддержки царя, он писал: «Заселение русскими выходцами африканского прибрежья только тогда принесет России всю массу возможной пользы, когда правительство твердо будет руководить устройством колонии и ее сношениями с соседями, а главное, с Абиссиниею. Только при этом условии колония получит подобающее ей государственное значение».
Баранов предлагал: «В случае Высочайшего соизволения я с особенною радостью взял бы на себя съездить под видом отпуска в казачью колонию…» и «…при некотором содействии правительства образовать Российско-Африканскую компанию».
Государь послал этот документ министру иностранных дел Николаю Карловичу Гирсу с пометкой: «Я переговорю с Вами об этом». И написал: «Я желал бы знать мнение И.А. Шестакова, который, кажется, сочувствовал Ашинову». Морской министр адмирал Шестаков, наверное, поддерживал Ашинова, но не знаем, успел ли доложить свое мнение императору — адмирал вскоре умер.
Ашинов был представлен Александру III. Победоносцев сравнивал основателя «Московской станицы» с Христофором Колумбом…
Но с французского военного корабля в феврале 1889 г. обстреляли казачий лагерь. Убитые, раненые… Казакам пришлось покинуть те места и вернуться на родину. Эти события ярко показаны в повести Юрия Давыдова «Судьба Усольцева» [79].
А о скандале, который разыгрался в Петербурге после краха авантюры, можно судить по дневнику товарища министра иностранных дел Владимира Николаевича Ламздорфа.
«Государь очень раздражен против Ашинова и почти жалеет, что последнего там же хорошенько не побили; капитан Пташинский с “Нижнего-Новгорода”, встретивший эту банду в Порт-Саиде, доносит в морское министерство: “Ашинов играет в рулетку и сорит золотом, большинство его товарищей шатаются оборванные, пьяные по улицам и кабакам”. Его Величество повелел напечатать это донесение в “Кронштадтском вестнике”».
Кто знает, как бы отнеслись к Ашинову и Паисию в случае их успеха?
Но из-за неуспеха постарались откреститься. В Министерство иностранных дел принесли прокурорский рапорт трехлетней давности, «в котором констатируется совершение пресловутым Ашиновым ряда разбойничьих действий. В газетах тоже начинают проскальзывать сообщения о прошлом этого авантюриста, которого пытались сравнивать с Ермаком, Колумбом и т. п. и которого хотели возвести в роль пионера “русского дела”».
О Паисии стали говорить, что он неграмотен и в архимандриты был посвящен только как пылкий сторонник создания колонии и лишь по настоянию Победоносцева. А сам Победоносцев теперь ездил к государю доказывать свою непричастность к этой истории. Но стрелы в него метал даже не менее реакционный князь Мещерский. Передовая «Гражданина» была прямо направлена против Святейшего Синода. «Боже праведный, если в столице русского царства и у кормила православной ее церкви мыслимы такие случайности, которые ставят Россию в возможность столкновения с другими государствами. Вина, которую на себя приняли таинственные отправители по выбору полузверя Ашинова, безграмотного монаха Паисия» и т. д. и т. п.
