Борьба вокруг лозунга о «Независимой туземной республике» становилась все острее. И в 1934–1935 гг. дошла до кульминации. Жаркие схватки шли по вопросу о том, существует ли в Южной Африке африканская буржуазия. Вопрос ставился так: она, эта буржуазия, уже существует, и, значит, многие политические и общественные организации африканцев неизбежно находятся под ее влиянием. Следовательно, КПЮА не может с ними сотрудничать.
Мозес Котане 23 февраля 1934 г. обратился к партии с письмом. Он писал: «партия оторвалась от реальной действительности, мы слишком увлеклись теорией, и наша теория мало связана с жизнью». Призвал к большему учету конкретных южноафриканских условий, к отказу от механического переноса на Южную Африку опыта классовой борьбы европейских стран. Обвинил членов КПЮА, прежде всего белых, в пропаганде идей и лозунгов, не имеющих прямого отношения к Южной Африке. Котане считал, что нельзя их «слепо переносить в Африку», поскольку «мы живем в культурно отсталой Африке» [330].
После этого Котане убрали с поста секретаря КПЮА.
Борьба вокруг лозунга о «Независимой туземной республике» приводила не только к исключениям из партии, но и просто к оттоку из нее целых групп.
В результате к середине 1930-х годов, к VII конгрессу Коминтерна, партия пришла резко ослабленной и малочисленной: в нее входили лишь 150 человек. К тому же она оказалась расколота на две фракции. За линию, наметившуюся после VI конгресса Коминтерна, выступало большинство членов политбюро и партийных комитетов Йоханнесбурга и Дурбана. Во главе этой фракции были Дж. Б. Маркс, Э. Мофутсаньяна, Л. Бах и Н. Собиа. Оппозиционную фракцию возглавляли М. Котане, Д. Гомас и Э. Ру. Их поддержал кейптаунский комитет партии. Стараясь разобраться в создавшемся положении, Коминтерн в октябре 1934 г. вызвал в Москву Котане и Баха. Бах выехал сразу. Котане не приехал [331].
Но уже с конца июля 1935 г., с открытием VII конгресса Коминтерна, фракция Котане должна была почувствовать ветер перемен. 14 сентября 1935 г. она послала в Коминтерн телеграмму с просьбой о вмешательстве, жалуясь, что политбюро исключает из партии ее сторонников. Политбюро сразу же, телеграммой от 17 сентября, обвинило оппозицию в расколе партии. В Коминтерн шли с обеих сторон многочисленные письма. Вследствие этого от Исполкома Коминтерна 23 сентября последовал новый вызов в Москву, на этот раз уже по два представителя от каждой фракции: Маркса (он был тогда секретарем партии) и Никина Собиа — от политбюро, а от оппозиции — Котане и Ру. От оппозиции приехал только Котане (он выехал в августе, еще до этого второго вызова). От политбюро послали Мориса Рихтера, который не был даже его членом [332].
Если бы все это происходило несколькими месяцами раньше, Мозесу Котане и его единомышленникам было бы несдобровать. Но на VII конгрессе Коминтерн сделал новый поворот в своей политике.
VII конгресс собрался в сущности уже в преддверии Второй мировой войны. Он призвал к объединению всех антифашистских сил, к созданию Народного фронта во всех странах мира и даже обратился к Социнтерну [333], о котором раньше говорилось только с проклятиями.
Это распространилось и на Южную Африку. Лозунг «Независимая туземная республика» объявили ошибочным, сектантским, отгораживающим КПЮА от широких демократических сил.
Такой крутой поворот в политике Коминтерна, казалось бы, должен был сразу же благотворно сказаться в Южной Африке. Отход КПЮА от сектантства, установление связей с другими политическими организациями, в первую очередь с Африканским национальным конгрессом — это, конечно, открывало хорошие перспективы. Одобрение Коминтерна получила линия Мозеса Котане. Было предложено вернуться в партию Биллу Эндрюсу.
Реальная действительность все же осталась крайне сложной. Лазарь Бах был делегатом VII конгресса (правда, с совещательным голосом; полноправным делегатом, с решающим голосом, считалась только Джози Мпама-Палмер, которая фигурировала на конгрессе под фамилией Гендерсон). Но вскоре после VII конгресса Исполком Коминтерна создал комиссию по разбору положения в КПЮА во главе с французским коммунистом секретарем Исполнительного комитета Андре Марти. Эта комиссия осуждала сторонников лозунга независимой туземной республики с той же суровостью, с какой до того осуждались его противники. Под ее колесо попали Лазарь Бах и братья Рихтеры. В КПЮА Лазарь Бах поддерживал ту самую политическую линию, на которой настаивал Коминтерн между VI и VII конгрессами.
По докладу комиссии Андре Марти Секретариат Исполкома Коминтерна решил задержать Баха в Москве, не разрешая ему вернуться в Южную Африку вплоть до завершения расследования его деятельности. В таком же положении оказался и Морис Рихтер [334]. Его младший брат, Пол Рихтер, вообще жил и работал в Москве. В Южной Африке он пробыл всего два года (1929–1931) и предпочел переехать в СССР. В Москве у него была жена, Людмила Андреевна Кордаш, русская с Кубани, и маленький ребенок [335]. Но комиссия Марти привлекла к ответу и его. А в то время стоило лишь попасть на заметку… На 1936–1938 годы приходится та страшная трагедия, которая вошла в историю как сталинский Большой террор.
28 октября 1936 г. дело всех трех слушалось на заседании коллегии Интернациональной контрольной комиссии Коминтерна. Им всем предъявили невразумительные обвинения, по большей части даже не касавшиеся их деятельности в КПЮА. Главным обвинением было их знакомство с Яковом Берманом, который был братом немецкого коммуниста Бермана-Юрина, расстрелянного вместе с Зиновьевым и Каменевым 25 августа 1936 г. Решение Интернациональной контрольной комиссии опубликовано затем в журнале «Коммунистический Интернационал» [336].
10 марта 1937 г. их арестовали. Обвинили по тем пунктам самой страшной 58-й статьи уголовного кодекса, в которой говорилось об участии в контрреволюционных организациях, о контрреволюционной пропаганде и агитации и об оказании помощи международной буржуазии. После тюрьмы их отправили в концентрационные лагеря на Колыму, на Дальний Восток.
Но на этом их злоключения не кончились. Стараясь выслужиться, начальство концентрационного лагеря сообщило о раскрытии тайной террористической антисоветской организации среди заключенных и об участии в ней обоих братьев Рихтеров. В марте 1938 г. их расстреляли. Лазарь Бах скончался (по версии КГБ) 10 февраля 1941 г. [337]
Человеческие трагедии, связанные с поворотами политики Коминтерна не ограничиваются репрессиями против южноафриканцев, оказавшихся в Москве. Эти повороты стали трагедиями для многих людей в Южной Африке, пылко веривших в коммунистические идеи.
Пример — судьба С.П. Бантинга, который был одним из создателей КПЮА и в течение ряда лет ее лидером. Коммунистические идеи были для него, наверно, так же святы, как религия для его глубоко религиозного деда.
С.П. Бантинг посвятил компартии всю жизнь, не говоря уже о том, что отдавал свои деньги для издания партийной газеты и других партийных нужд.
В своем исключении из КПЮА он видел столь чудовищную несправедливость, что понять этого не мог. Он обращался и к руководству партии, и в Коминтерн. Но это вызывало лишь ответную яростную реакцию. Его исключили даже из общества «Друзья Советского Союза» [338], которое контролировалось компартией. На партийных собраниях и на страницах коммунистической газеты «Умсебензи» его называли «контрреволюционером», «белым шовинистом», «троцкистом» и даже «империалистическим кровососом лордом Бантингом» [339] (он отнюдь не был лордом, но его отец за работу на поприще просвещения был в Англии возведен в рыцарское достоинство — т. е. официально именовался «сэр Перси Бантинг». На сына это не распространялось).
