Нельзя сказать, что в Южную Африку не доходили сведения о сталинских репрессиях. В «Кейп таймс» в октябре 1938 г. появилась большая статья «Возможны новые чистки в России». Там говорилось, что «Николая Ежова, самого безжалостного из всех вождей советской политической полиции, возможно, освободят от должности комиссара внутренних дел», но что на его место приходит еще более ужасное чудовище — Берия, сталинский «приспешник из Грузии». Говорилось и о «таинственном» исчезновении маршала Блюхера, и о страшных чистках в Красной армии [403].
В это самое время в Москву на празднование очередной, двадцать первой годовщины большевистской революции, ехала южноафриканская делегация в составе трех человек, трех профсоюзных активисток: Дульси М. Хартвел, Анны Шиперс и Сони Фентер. Они тоже не увидели мрачных лиц, тоже восхищались условиями труда и культурной жизнью в СССР. Посещение метро привело их в такой восторг, что они лишь повторили за кем-то из других зарубежных гостей: «Я чувствую себя, как Алиса в стране чудес».
Только один недостаток они нашли, и то обвинили в нем не советскую власть, а простой народ, который еще не до конца осознал, какую счастливую жизнь ему создают: «Ужасно грязные общественные удобства на станциях и в поездах, и в некоторых театрах, что странно, ввиду невероятных затрат, заботы и внимания к здоровью людей. Как следствие можно было бы ожидать, что такие места будут содержаться в исключительной чистоте».
Главный же вывод: «Единственное решение проблем рабочих и крестьян — это установление социализма во всем мире».
Такое впечатление они вынесли не только потому, что их окружили в Москве почетом и роскошью и повезли в лучшее курортное место на Кавказе — Сочи. Дело и в том, что ехали они через Берлин. Фашисты тоже умели показывать парадную сторону, но тут они не ставили такой цели. И для южноафриканок сравнение было ужасным. Дульси Хартвел писала: «В Берлине каждая улица, кафе и ресторан, кажется, кишат наци в мундирах. У людей в автобусах — взгляд преследуемых. На Унтер ден Линден мы видели несколько еврейских магазинов, окна которых были покрыты нацистскими лозунгами. Угнетающая атмосфера чувствовалась так остро, что мы были рады выехать отсюда в полночь» [404]. Впечатления Анны Шиперс, президента Трансваальского профсоюза работников швейной промышленности, такие же [405].
С надеждой, а то и с восхищением смотрели на Советский Союз не только коммунисты и тред-юнионисты. Д-р Барнард Фуллер, председатель совета Кейптаунского университета, побывал в СССР в августе 1936 г. и опубликовал свои впечатления сперва в журнале «Оутспан», а затем в виде отдельной брошюры. Он пришел к заключению: «Те, кто не бывал в России, любят повторять, что если вы поедете в СССР, вы увидите только то, что Вам покажут. У меня сложилось впечатление, что там просто нечего прятать, кроме того, что во многих местах и моментах идеи еще не были полностью воплощены, и конечно, туристам показывают те части, которые были завершены и которые производят наилучшее впечатление». Этот южноафриканец тоже сравнивал большевизм с фашизмом: «Сравните это с гитлеризмом, который низвел высококультурную нацию в бездну рабства, крепостничества и животного варварства». И даже его сравнение Советского Союза с другими странами Европы было не в пользу Европы с ее «нищими, безработными и проститутками» [406].
Таким же восхищением полна и брошюра автора, который в середине 1935 г. побывал в Москве, Ленинграде, Киеве, Самаре, Казани, Сталинграде, Ростове, Орджоникидзе, Ялте и Севастополе (правда, на пароходе) и назвал себя «любопытствующим южноафриканцем» [407].
Должно быть, в том мире, где уже заготовлено оружие, чтобы уничтожить десятки миллионов людей, газовые печи, чтобы сжечь их, бомбы, чтобы стереть с лица земли их города, в том мире не так легко было найти страну и государственный строй, к которым можно было обратиться с надеждой. А из Москвы доносились такие привлекательные и звонкие лозунги.
Южноафриканский поэт Уильям Пломер имел все основания написать, что для многих в конце 1930-х годов «Москва, из всех мест, была единственным источником света» [408].
А затем началась Вторая мировая война. И тяжесть борьбы с гитлеризмом, хотя и не с самых ее первых дней, вынес на своих плечах советский народ. И тут уж восхищение его героизмом было вполне оправдано.
Создание советского генкосульства
Оказавшись в июне 1941 г. жертвой нападения гитлеровской Германии, Советский Союз привлек к себе сочувствие и даже симпатии довольно широких кругов южноафриканской общественности.
Вот первая реакция Смэтса, который с 1939 г. стал премьер-министром ЮАС. Вторжение фашистских войск в СССР ошарашило его. «Это казалось таким диким безумным риском, что я не верил в такую возможность, пока это действительно не произошло» [409]. Уже на следующий день член британского правительства Л.С. Эмери написал ему: «Нападение на Россию открывает огромное новое поле… У меня нет ни малейшего сомнения, что немцы ошиблись» [410].
В течение всей войны Смэтс внимательно следил за событиями на восточном фронте. Он расспрашивал очевидцев, тех, кто побывал в России. Маршал авиации А.У. Теддер, ездивший в СССР вместе с Черчиллем в августе 1942 г., писал ему о своих впечатлениях [411].
В октябре 1942 г. в Каире Смэтс встречается с адмиралом У.Г. Стенли, который возвращался из Москвы с отчетом для Рузвельта. Рассказ адмирала показался Смэтсу настолько заслуживающим внимания, что он сообщил об этом в письме Яну Хофмейру [412].
Смэтса радуют победы Советской армии. Он отмечает ее первые успехи, в декабре 1941-го: «Немецкое наступление на Москву и Ленинград провалилось, и немцы должны встать на зимние квартиры, с медведем, преследующим их по пятам» [413]. Он рад гитлеровскому поражению под Сталинградом в 1942-м [414]. В начале 1943 г. в телеграмме Черчиллю с удовлетворением отмечает «достижения русской армии» [415].
После нападения Гитлера Советский Союз впервые с 1917 г. вступил в военную коалицию со многими другими государствами, в том числе с Великобританией и ее доминионами. Встал вопрос об организации совместных военных усилий, а это, в свою очередь, требовало расширения дипломатических и консульских связей. В то время такие связи Советского Союза с другими странами были крайне ограничены.
24 октября 1941 г. верховный комиссар Южно-Африканского Союза в Великобритании С.Ф. Уотерсон направил из Лондона в Преторию для министра иностранных дел ЮАС сообщение о своей встрече с советским послом в Великобритании И. Майским, состоявшейся накануне.
«Майский сказал, что в дополнение к желательности демонстрации единства союзников и установления контактов, которые могли бы продолжаться после войны, он считает, что поскольку России для продолжения войны, скорее всего, понадобится доставка все большего количества разнообразных материалов, и российские суда будут, по всей вероятности, все более часто заходить в порты Союза, чтобы загрузить товары, которые будут покупаться или прямо, или, более вероятно, через Корпорацию Соединенного Королевства, было бы желательно, чтобы советский представитель, в основном занимающийся торговыми делами и морской транспортировкой, но в ранге генерального консула, был назначен в один из портов Союза, Дурбан или Кейптаун» [416].
