* * *
В 338 г. до н. э. разразилась война Македонского царства с Афинами. Подготовка к ней началась, едва Филипп оправился от ран, готовились тщательно, как никогда ранее, ибо от предстоящего похода зависело очень многое – слишком велики были ставки в этой игре, проигравший мог потерять все. И тут удача улыбнулась Филиппу, ибо совет Амфиктионов избрал его военачальником своей армии и объявил очередную Священную войну в Греции. А началось все как обычно, на этот раз жители города Амфисса, который находился в Локриде, покусились на имущество храма Аполлона в Дельфах. Взяли да и распахали земли на священной равнине к югу от Дельф, только вот не учли, что сельским хозяйством там заниматься запрещено и будет это в глазах остальных эллинов выглядеть кощунством. Амфиктионы собрались на совет, и поскольку святотатство было налицо, Священная война локрийцам была объявлена, и если македонский царь был избран главным полководцем, то ему и карать святотатцев. Повод для проникновения в Грецию был просто прекрасным, привлечь на свою сторону греков в борьбе с теми же греками было очень заманчиво. Очевидно, именно это и имел в виду Диодор, когда писал, что: «В этом году царь Филипп принудил большую часть греков к союзу с ним, был честолюбив и добился неоспоримого главенства в Греции, угрозами приведя афинян к покорности». Под покорностью афинян, очевидно, подразумевалось их согласие на объявление Священной войны, потому что уж очень не хотелось им пускать в Элладу своего злейшего врага – все равно что кого-то в огород. А Филипп не медлил, понимал, что промедление смерти подобно, и сразу же выступил с армией на юг. Лучшие македонские полководцы вели войска в этот поход, и, что самое главное, на этот раз Филипп взял с собой сына, которому недавно исполнилось 18 лет.
Однако, вступив в Среднюю Грецию, царь пошел не в земли локров, на Амфиссу, а вступил в Фокиду и занял стратегически важный город Элатею, который и начал спешно укреплять. И получилось так, что Филипп теперь держал под ударом и Фивы, до которых было один день пути, и Афины, до которых было три дневных перехода. А закрепившись как следует в Элатее, он сделал набег на Амфиссу и сровнял ее с землей – вроде как постановление Амфиктионов выполнил и святотатцев наказал; только вот своих позиций он покидать не спешил. Зато в Афинах известие о занятии Элатеи вызвало настоящую панику, а прибежавшие ночью беглецы ее еще больше усилили – помимо рассказов о захвате города, говорили, что царь Филипп вот-вот выступит на Афины со всей своей армией.
Сказать о том, что афиняне были к войне не готовы, было бы неправильно – Демосфен им расслабиться не давал, постоянно напоминая об угрозе с севера. «Затем, разъезжая послом по Греции и произнося зажигательные речи против Филиппа, он сплотил для борьбы с Македонией почти все государства, так что оказалось возможным набрать войско в пятнадцать тысяч пеших и две тысячи всадников, – помимо отрядов граждан, – и каждый город охотно вносил деньги для уплаты жалованья наемникам» (Плутарх). Все это, конечно, было хорошо, но наиболее дальновидные из афинян, и среди них опять-таки Демосфен, прекрасно понимали, что этого для борьбы с грозным македонским царем недостаточно. Однако была в Элладе сила, способная дать решающее преимущество антимакедонской коалиции, и сила эта называлась – Фивы. Фиванская армия на тот момент была лучшей в Греции, ее боевые традиции восходили к временам непобедимого Эпаминонда, но проблема была в том, что Фивы с Македонией связывали особые отношения. То, что Филипп был там заложником и многих фиванцев знал лично, очень усложняло дело, да и во время войны с Фокидой македонцы не раз приходили к ним на помощь. И что самое главное, у Филиппа не было к ним никаких претензий и нападать на них он не собирался. Да и у самих граждан настрой был соответствующий, и воевать желания не было, о чем и написал Плутарх: «Фиванцы ясно видели, в чем для них польза и в чем вред, ибо у каждого в глазах еще стояли ужасы войны, и раны фокейских боев были совсем свежи». И когда к ним прибыли послы и от Филиппа, и от Афин, то казалось, что шансы втянуть их в войну с Македонией невелики. «Но сила Демосфенова красноречия, по словам Феопомпа, оживила их мужество, разожгла честолюбие и помрачила все прочие чувства, и в этом высоком воодушевлении они забыли и о страхе, и о благоразумии, и о благодарности, всем сердцем и всеми помыслами устремляясь лишь к доблести» (Плутарх). И главная беда фиванцев была в том, что они реально не оценили сложившуюся обстановку, а поддались волшебной силе ораторского искусства, наслушались Демосфеновых речей и затем приняли это роковое решение, которое в дальнейшем приведет к полному уничтожению их родного города. Можно представить себе весь гнев царя, когда он узнал об этом, но отступать не стал, а решил сражаться против объединенной вражеской армии. Когда собрались все союзные ему контингенты, македонская армия стала насчитывать 30 000 пехоты и 2000 всадников – вот тогда Филипп скомандовал идти на Фивы.
Но и афинские войска под командованием стратегов Хареса и Лисикла уже начали выдвижение, форсированным маршем вступили в Беотию, где у города Херонея соединились с фиванской армией. Вскоре туда же подошел Филипп, и оба войска стали готовиться к битве. По количеству пехоты оба войска не уступали друг другу, возможно, у союзников ее было даже немного больше, зато колоссальное преимущество в коннице и по количеству и по качеству было на стороне македонцев. Да и ветераны Филиппа, закаленные десятками походов и сражений на голову превосходили афинских наемников и ополченцев, а потому главная надежда союзников была на фиванских гоплитов. И что самое главное, во всем объединенном греческом войске не было полководца, равного Филиппу и по боевому опыту, и по таланту военачальника. Так что в свете всего вышеприведенного предприятие Демосфена выглядит довольно сомнительной авантюрой, с довольно предсказуемым исходом – это был скорее шаг отчаяния. А потому мужество тех, кто пришел на равнину к Херонее, сомнений не вызывает, они видели всю македонскую мощь, готовую на них обрушиться, и тем не менее не дрогнули. Если боги помогут, то они остановят вражеское вторжение, и больше никогда нога завоевателя не вступит на священную землю Эллады! Ведь в битве всякое бывает, да и Филипп не бессмертен, точный удар копья или метко пущенная стрела – и Греция спасена! Но пока это были всего лишь надежды, решено ничего не было, и противники еще только строили войска в боевые порядки.
* * *
Свое войско Филипп поставил обычным боевым строем, фаланга – в центре, кавалерия – на флангах. Сам он возглавил правое крыло, где по традиции всегда находится полководец, а сыну доверил командование левым. Конечно, рядом с наследником находились опытные полководцы, которые могли при случае подсказать правильное решение и уберечь от необдуманных поступков, но тем не менее командовал Александр, а остальные подчинялись. У союзников прямо напротив Филиппа встала афинская фаланга, они горели желанием вступить в бой со своим заклятым врагом, а вот напротив Александра встал фиванский строй. И на правом фланге этого строя, на самом почетном и опасном месте встал фиванский «Священный отряд», краса и гордость древних Фив. «Священный отряд» – это элита элит, это самые свирепые и бесстрашные бойцы, лучшие не только в своем родном городе, но и во всей Греции. «Священный отряд, как рассказывают, впервые был создан Горгидом: в него входили триста отборных мужей, получавших от города все необходимое для их обучения и содержания и стоявших лагерем в Кадмее; по этой причине они носили имя «городского отряда», так как в ту пору крепость обычно называли «городом». Некоторые утверждают, что отряд был составлен из любовников и возлюбленных» – такую информацию сообщает нам о нем Плутарх. Трудно сказать, правдива эта информация или нет, зато мы знаем другое: этот «Священный отряд» под командованием своего легендарного командира Пелопида в битве при Левктрах прорубил строй непобедимой спартанской фаланги, его бойцы убили в рукопашной царя Спарты Клеомброта и в итоге принесли победу над доселе несокрушимым врагом. «Ни шагу назад!» – такой мог бы быть девиз этих 300 грозных воинов, и горе тем, кто посмел бы встать у них на пути. И вот такой страшный противник противостоял молодому македонскому царевичу. А соответственно возникает и вопрос – не логичнее было бы Филиппу самому встать против фиванцев, ведь по своим боевым качествам они превосходили афинян, зачем ему было рисковать сыном? Но дело в том, что не просто так оказался Александр против лучших бойцов Греции, и тот маневр, который задумал совершить в битве македонский царь, мог осуществить только он и никто другой – молод был еще царевич для таких дел. Здесь, на равнине у города Херонея, Александру предстояло либо победить и заслужить у македонцев славу и уважение, или погибнуть, потому что он наверняка тогда предпочел бы смерть бесславию.
