А в лагере тем временем царила паника: «Между тем всадники, все благородного происхождения и особенно близкие родственники Пармениона, как только распространился слух о пытках, которым подвергается Филот, опасаясь древнего македонского закона, по которому родственники замышлявшего убийство царя подлежат казни вместе с виновным, частью покончили с собой, частью бежали в горы и пустыни. Весь лагерь был охвачен ужасом, пока царь, узнав об этом волнении, не объявил, что отменяет закон о казни родственников виновного» (Курций Руф). Словом, ничего личного, просто так было надо в высших государственных интересах. Но, как известно, мнение толпы переменчиво, и едва Филота не стало, как по лагерю поползли слухи, что он казнен безвинно. И тогда Александр бросил им на суд новую жертву – Линкестиец, бывший командир фессалийской кавалерии, дождался своего часа. Ему даже не дали возможности оправдаться и сразу закололи копьями. А старый Парменион был убит у себя во дворце, когда прогуливался по саду со своими военачальниками, накануне получившими приказ от царя, и, ни о чем не подозревая, мирно разговаривал со своими убийцами. Внезапно один из его приближенных, Клеандр, вытащил меч и ударил полководца в бок, а когда тот, обливаясь кровью, упал на землю, хладнокровно перерезал ему горло. Желая показать свою преданность царю, остальные окружили распростертое тело и принялись рубить и колоть его мечами, хотя старый воин был уже мертв. Узнав об убийстве, войска едва не взбунтовались, и лишь когда огласили царское письмо, где Александр разъяснял ситуацию, если и не успокоились, то, по крайней мере, не пошли на открытый мятеж. Так закончилось «Дело Филота», которым царь воспользовался, чтобы нейтрализовать возможную оппозицию в высшем армейском руководстве. И главную роль в нем сыграли именно взаимоотношения между руководителями военной верхушки, а Александр просто вовремя направил его в нужное русло и весьма искусно обставил дело так, что обвиняемые были казнены по приговору войскового собрания. «Так Александр избавился от большой опасности, не только смерти, но и ненависти, ибо Пармениона и Филота, его первых друзей, можно было осудить только при явных уликах виновности, иначе возмутилась бы вся армия» (Курций Руф).
* * *
Железной рукой, выкорчевав измену мнимую и настоящую, Александр стал готовить поход на юг, в земли Арахосии. И здесь царь произвел небольшую реорганизацию в войсках – конницу гетайров он разделил на два отряда, один под командованием Гефестиона, другой под командой Клита, резонно посчитав, что нельзя, чтобы это элитное подразделение было сосредоточено в одних руках. А далее Македонец сделал то, за что именно его по праву можно считать родоначальником штрафных батальонов: «Александр, считая необходимым отделить от остального войска тех, кто открыто, как он узнал, оплакивал Пармениона, образовал из них особый отряд и во главе его поставил Леонида, некогда связанного с Парменионом близкой дружбой. Это были люди, ненавистные царю» (Курций Руф) – в том, какая их ждала судьба, можно было не сомневаться. А затем македонская армия из Фрады двинулась на юг, подчиняя земли Дрангианы – дойдя до излучины Этимандра (современный Гильменд), она сделала петлю и повернула на северо-восток, практически подходя к землям индов. Поход на Индию Александр уже держал в уме, но время еще не пришло, и его главной целью был теперь Бесс, а соответственно и поход на Бактрию. Но тут до него дошла тревожная весть – в Ариане вновь объявился Сатибарзан с отрядом конницы и жители снова восстали. Сам царь в данный момент оставить армию не мог и потому послал на подавление мятежа отряды Артабаза, Эригия и Карана, а с севера на Ариану выступил сатрап парфян Фратаферн. Вот это интернациональное войско и занялось поисками неуловимого перса – а в итоге отряды Эригия и Карана натолкнулись на Сатибарзана, который шел с 2000 всадников. Сатрап не струсил и не ударился в бегство при виде македонских штандартов, а развернул войска в боевой порядок и ударил по врагу. Сражение было яростным и жестоким, персы рубились до тех пор, пока Сатибарзан, пораженный копьем в лицо, не пал в поединке с Эригием – оставшись без командира, они сдались, а голову сатрапа македонец отвез Александру. Так погиб доблестный Сатибарзан – последний защитник державы Ахеменидов, до конца сражавшийся против иноземных захватчиков: Бесса назвать так просто язык не поворачивается. Большую часть времени новоявленный Артаксеркс проводил в пирушках и попойках, ругая Дария и восхваляя себя, любимого, рассказывая приближенным о том, как лихо он расправится с Двурогим.
А царь в это время заложил очередную Александрию, вошедшую в историю как Александрия Арахосия, и через горы двинулся на север, стремясь поскорее прийти в Бактрию. «Войско, заведенное в эту пустынную местность без следов человеческой культуры, претерпело все, что только можно претерпеть: голод, холод, утомление, отчаяние. Многие погибли от непривычно холодного снега, многие отморозили ноги, у большинства же людей пострадали глаза. Утомленные походом воины в изнеможении ложились прямо на снег, но мороз сковывал их неподвижные тела с такой силой, что они совершенно не могли сами подняться. Оцепенение с них сгоняли товарищи, и ничем другим, как принуждали двигаться. Тогда возвращалось к ним жизненное тепло, и их члены получали силу. Кому удавалось войти в хижины варваров, те быстро приходили в себя. Однако мгла была столь густа, что жилье обнаруживали только по дыму. Местные жители, никогда ранее не видавшие чужеземцев, при виде вооруженных людей леденели от страха и предлагали им все, что было в их хижинах, умоляя о пощаде. Царь пешком обходил войско, поднимая лежавших на земле и поддерживая тех, кому трудно было идти. Он появлялся, не щадя сил, то в первых рядах, то в центре, то в арьергарде» (Курций Руф). Переход через Гиндукуш был необыкновенно тяжел, но тем не менее войско перевалило через него за 17 дней, и здесь, у подножия гор, вновь стали возводить город – Александрию Никею, в которой царь поселил 7000 македонских ветеранов и тех, кто был негоден для несения службы.
А между тем объявился Бесс – узнав о приближении армии Александра, он прекратил попойки и начал выжигать и разорять земли у подножия Гиндукуша, рассчитывая, что пустыня, в которую он превратил землю, остановит Македонца. Всего в войске самозваного Артаксеркса было около 8000 бактрийцев и отряды скифских наемников – для решающего сражения мало, а для партизанской войны достаточно. И Бесс, и его окружение надеялись, что Искандер на Бактрию не пойдет, а двинется в Индию – до нее рукой подать, да и о богатстве тех земель рассказывают легенды. Но они плохо знали Двурогого – в данный момент его целью был Бесс, и покарать его было не только делом чести для Александра, это должен был быть показательный урок всем, кто еще захочет примерить на себя корону персидских царей. И потому вопрос о вторжении в Индию на повестке дня перед Александром не стоял, а его войска продолжали движение на север, в Бактрию. Сам поход был тяжелейшим, двигались с огромным трудом по причине глубочайшего снега и полного отсутствия съестных припасов, солдаты не имели возможности даже развести костры по причине отсутствия деревьев. И когда до Бесса и его окружения дошло, что вторжения в Индию не будет, а страшный враг приближается к ним, то всех охватила паника. Бросив Бактрию, область, где когда-то он был сатрапом, на произвол судьбы, Бесс ринулся на север, переправился через Окс (современная Амударья), и ушел в глубь Согдианы: все суда, на которых он перевозил своих людей, были сожжены. А бактрийская кавалерия, видя бегство командующего, тут же разъехалась по домам – им не хотелось идти вслед за ним в чужие земли, и воевать за чужую страну.
