На самом деле Путин интегрировал силовые структуры и секретные службы не в демократию, а в капиталистический рынок.
Между независимостью и страхом
Разочаровавшись в агрессивном лицемерии Вашингтона эпохи Буша, подорвав свои силы в чеченской войне, сомневаясь в своих навыках демократического политика и воспрянув духом после экономического бума, Путин, казалось, двигался по инерции во время второго срока, подстегиваемый в основном цинизмом. Он всегда смотрел на мир сквозь очки разведчика. Он был настроен на заговоры и корыстные побуждения, которые скрывались за внешней оболочкой политики. Но теперь он, казалось, и еще немного увидел.
Он не пошел этим путем. Около четырех десятилетий назад он был наивным подростком, который думал, что можно прийти добровольцем в КГБ, верил в шпионские истории, романтизировал органы, в которых была атавистическая бюрократия и где работали антисемиты, канцелярские крысы, карьеристы и несколько садистов. Благоразумно, что он отказался прежде, чем начал. Путин стал всего лишь винтиком в механизме. Его этика сжалась в ожесточенную лояльность по отношению к друзьям и в беспомощность к тем, кто его предал. Кроме этики он владел еще и эстетикой. Он сохранил элегантные понятия о верховенстве закона, суверенитете конституций, которые узнал от Собчака. Он постоянно любовался, использовал их в речи. На раннем этапе в Кремле он, казалось, думал, что они могут изменить ситуацию. Такие понятия были частью внешнего лоска современности, которой он восхищался на Западе. Но когда пришло время действовать, этика сыграла свою роль. За эти годы он утратил связь с подростковыми идеалами, стал совсем другим человеком, его характер больше не состоял из намерений и принципов, его наполняли истории решений, которые впоследствии порождали другие решения, ведущие его по тому пути, который сначала, возможно, он бы не выбрал.
Он был винтиком, который стал коммутатором. Некоторые убеждали его изменить механизм власти. Но ему не хватало высокомерия Ельцина, чувства собственной важности, которое бы позволило изменить все на склоне лет, предпринять иррациональный риск. Не имея каких-либо сильных политических убеждений, Путин позволил этой махине двигаться в том направлении, в котором ей захочется. В конце концов, ему не пришлось ничего придумывать. Сотрудники, которых Ельцин нанял уже в конце своего правления, были проницательными исполнителями, например Волошин и его заместитель Владислав Сурков подготовили все: стимулы для лидеров Думы, двойное пересечения политических оппонентов, связывание рук правительству, управление голосованием.
И год за годом цинизм Путина рос. В общении со всеми, за исключением своих друзей, он выдерживал определенную дистанцию. Он, казалось, получал удовольствие от своей способности не просто сказать с уверенностью о том, что было неправдой (и он это знал), а сказать о том, что все знали, что это неправда, но смогли поверить. Это все благодаря самоконтролю и обучению. Он был профессионалом. Коррупция в Кремле? Какой абсурд! Янукович выбрали в Украине обманом? Чепуха. Бизнесмена преследуют должностные лица? Он должен предъявить иск! Оба раза я встречался с ним вместе с группой ученых и журналистов, атмосфера встречи напоминала знаменитый теннисный матч. Рукопожатия вначале, рукопожатие после встречи, общая фотография. В промежутках чемпион с лета ударял шары (в их роли выступали мы), мечущиеся от одного угла корта в другой, он мягко лоббировал их назад или разбивал их нам под ноги, едва моргая или переводя дыхание.
Время от времени это было даже слишком легко. Он, казалось, почти разочарован тем, как легко приспособленцы и подхалимы политического класса выстроились в одну линию. «Мы не должны опускаться до популистских мер», – сказал он полному залу губернаторов. «Люди, сидящие за столом, все как один, точно записали это предложение, – сообщил Колесников. – Более того, некоторые из них писали так долго, что мне показалось, они сделали это несколько раз подряд, словно школьники на уроках, выписывающие палочки». От скуки он любил дразнить тех, кто придерживался высших принципов, так же как его чеченскому протеже Рамзану Кадырову нравилось дразнить своего любимого льва: рассердить его и посмотреть, будет ли он рычать.
Однажды во время перелета из Барнаула в Москву летом 2005 года президент пригласил Колесникова пообедать с ним. Колесников, решив прозондировать почву, спросил, выбрал ли Путин уже преемника. «Допустим, я определился… – ответил Путин. – Если бы это был человек, который был бы во всех отношениях порядочный, честный, компетентный, вот вы бы, лично вы стали бы помогать, чтобы он стал президентом?» Колесников возразил. Это была не задача журналиста – помогать кандидату быть избранным на выборах. Но Путин не оставил это просто так. «…вы гражданин тоже, – настаивал он. – Вот почему бы вам не помочь стать президентом честному человеку?» Под постоянным натиском хозяина Колесников в конечном итоге уступил и сказал, что он поможет честному кандидату. Путин, пишет Колесников, казалось, был в восторге от этой победы, убедившись еще раз, как легко можно под предлогом объективности разубедить российских журналистов.
Позже, во время того же рейса, Колесников воспользовался возможностью, чтобы пожаловаться Путину на отсутствие свободы слова. Путин спросил, что именно ему не нравится.
– Меня не устраивает, что через некоторое время после того, как арестовали Ходорковского, у меня пропало ощущение, что я живу в свободной стране. У меня пока не появилось ощущения страха…
Я хотел добавить: «Но, видимо, вот-вот появится», но он перебил меня:
– То есть ощущение абсолютной свободы пропало, а ощущения страха не появилось?
– Да, пропало ощущение, которое было при вашем предшественнике, – сказал я.
– Но ощущения страха не появилось? – еще раз уточнил он, казалось, размышляя над тем, что я говорю.
– Пока нет, – ответил я.
– А вы не думали, что я, может быть, такого эффекта и стремился достичь: чтобы одно состояние пропало, а другое не появилось?
– Не думал, – ответил я. – Не ожидал.
Он пожал плечами и снова сделался безразличным.
Был ли он искренним или просто играл с Колесниковым, чтобы занять себя чем-нибудь и провести время? Или он вообразил себя Великим Инквизитором, спасающим русских от бремени излишней свободы? Трудно сказать. Правда, большинство россиян не чувствовали себя полностью свободными, но и не испытывали страха. Мне кажется, что они чувствовали по большей части какую-то скуку, но это чувство не было неприятным, потому что доходы выросли, а квартиры были реконструированы. Ветра истории, казалось, на некоторое время затихли.
Но для многочисленного меньшинства скука была с оттенком сомнения, сохранялась такая неопределенность, которая внесла в политическую жизнь кинематографический интерес. Большинство людей имели лишь смутное представление о том, кто все эти люди в Кремле на самом деле. Взрывы жилых домов были приписаны чеченским и ваххабитским террористам. Шесть подозреваемых в конечном итоге осудили и вынесли приговор. И тем не менее опрос в феврале 2000 года показал, что 28 % россиян думали, что, возможно, здесь были замешаны власти; 8 % считали, что это наиболее вероятный сценарий. До простой определенности жизни в богатых демократиях еще очень далеко. Для политически внимательных россиян, как и для многих на Западе, Путин останется президентом необоснованного сомнения.
