Глава 4
Дублер
Как и его предшественник, Дмитрий Медведев никогда не думал, что он в конечном итоге станет главой российского государства. У него не было этого медленно горящего огня внутри, который бы убедил Немцова или Ельцина, что стол в главном кремлевском кабинете хорошо подходит ему по размерам. Президентство для него – это случай, не судьба, но неожиданное поощрение, возможность, от которой высококвалифицированный профессионал не мог отказаться, окончательное занесение в трудовой стаж в любой биографии. Как было сказано о министре финансов Николая II Сергее Витте, Медведев «упал вверх», быстро добравшись до высших постов.
Принимая во внимание тот факт, что благоприятная экономическая среда дала Путину широкую свободу действий для изменения российских политической и экономической систем, задача Медведева была гораздо значительнее, а его свобода маневра на начальном этапе была практически не существующей. Когда он вступил в должность, путинская модель экономического роста была ненадежной, так как цены на минеральное сырье вращались по спирали, а накапливающиеся коррупционные издержки давали о себе знать. Потом грянул глобальный финансовый кризис. Однако либеральный путь к возрождению и модернизации экономики, который, в противном случае, мог выбрать Медведев, был для него недоступен если не по причине его личного почтения к его давнему наставнику, то тогда вследствие политического использования, которое навязывала система Путина.
Сравнение с Витте может показаться причудливым. На первый взгляд нет настолько разных людей, чем прямолинейный, невнятно разговаривающий грубиян, построивший Транссибирскую магистраль, и хрупкий профессор права, элегантный и сдержанный, который напомнил одному журналисту «англичанина из хорошей семьи». Но эти двое во многих отношениях очень похожи. У обоих одна и та же цель: модернизация России посредством экономического развития в сотрудничестве с Западом. Оба верили в свободные рынки, но и главной задачей правительства рассматривали привлечение инвестиций. Оба признавали недостатки демократии своего времени, но заявляли, что свобода – это высшая ценность, а ценность, как они оба убеждали, можно надежно защитить только путем создания сильного государства. Каждый был подозрительным начальником, который прежде всего озабочен политическим строем, и каждый из них не доверял милитаристским подчиненным предыдущего лидера. При всех своих словах о свободе оба были глубоко лояльны к политическому режиму, которым они управляли.
Витте, будучи министром финансов, председательствовал на протяжении целого десятилетия постоянного развития. Он сбалансировал бюджет России и удвоил доходы государства. Но потом, когда его назначили на должность премьер-министра, все пошло прахом. По всей стране рабочие стачки, крестьянские войны, антиеврейские погромы, радикальные студенческие сидячие демонстрации протеста, а также кампании под руководством мелкопоместного дворянства за проведение политических реформ соединялись в легендарный «российский бунт, бессмысленный и беспощадный»
[49]
, перемежающийся бомбардировками революционеров-террористов. На Дальнем Востоке Россия утратила весь свой Балтийский флот в пользу японцев, подорвав доверие российской элиты по отношению к их правителям. Когда потрясения достигли кульминации, Витте убедил царя подписать манифест 17 октября, в действительности заменяющий абсолютизм на конституционную монархию. Николай так никогда и не простил его. Когда спустя десять лет Витте умер, царь заметил, что эта новость принесла ему огромное «душевное успокоение». За несколько месяцев до того, как Николай II снял его с должности премьер-министра за совершенные ошибки, на него нападали справа и слева. Витте не желал отрекаться от применения силы («Вывести войска? Нет, лучше быть без газет и электричества», – сказал он на заседании редакторов газет), но все еще искренне стремился наделить новое правительство реальными полномочиями. Он никого не устраивал, и вскоре его место занял жесткий реформатор, Пётр Столыпин, который выступает «петлей висельника»
[50]
. Витте провел большую часть последних лет своей жизни за границей, погруженный в депрессию и мысли о смерти.
История Медведева до начала 2010 года все еще была у него в руках. Если бы экономика ухудшилась, спровоцировав протесты по всей стране, он мог бы на какой-то момент столкнуться с дилеммой, схожей с дилеммой Витте в 1905 году. Пытался ли он убедить Путина в либерализации политики, сводя на нет антидемократическое законодательство предыдущих лет? Если это так, то он, возможно, даже попытался обойти своего наставника и провести мероприятия в пользу большей гласности и свободы самостоятельно. Если да, то удастся ли ему переключить давление для изменений и построить мост между властями в обществе? Потеряет ли он контроль Путина и закончит ли, как и Витте, брошенный своим бывшим покровителем и возненавидевшим его? Или он навсегда останется верным подчиненным, тихо наблюдающим, как путинская система либо исправится сама, либо приблизится к краху?
Юрист
Если проехать в метро на юг от санкт-петербургского исторического центра, можно попасть в Купчино – невзрачный пригород, застроенный одинаковыми пяти– и девятиэтажными серыми и коричневыми бетонными многоквартирными домами. Этот район застраивали в начале 1960-х годов, в период между Венгерским восстанием 1956 года и Пражской весной 1968 года, его улицы носили названия восточноевропейских столиц и имена отечественных коммунистических светил. Одна улица названа в честь болгарского лидера Георгия Димитрова, а далее на юг есть улица, носящая имя хорватского командира Алекса Дундича, который боролся с кавалерией Будённого во время Гражданской войны в России. Разделив напополам улицы Будапештскую и Белградскую, протянулся широкий бульвар, обрамленный забрызганными деревьями и названный в память о Беле Куне, венгерском революционере, который в 1919 году основал кратковременную Венгерскую советскую республику и был позже расстрелян Сталиным за свои труды.
На этой улице в доме № 6, в квартире площадью сорок квадратных метров, вырос Дмитрий, Дима, Медведев. Он был единственным ребенком в семье, которая, по всеобщему признанию, была весьма типичной семьей советской интеллигенции того времени. Его отец, Анатолий Афанасьевич, эксперт в области химических технологий, преподавал в научном институте. Маленький Дима поражался тому, что папа мог работать при свете настольной лампы до поздней ночи, в окружении книг, статей, накопившихся на его столе. Мать Димы, Юлия Вениаминовна, занималась русской филологией
[51]
в аспирантуре в Ленинграде и попутно воспитанием Димы, время от времени преподавала в педагогическом институте имени Герцена.
