Начиная с середины октября Никколо Макиавелли начал склоняться к мнению, что герцог Валентино может и выкрутиться из своих бед. Он даже так и сказал самому Чезаре – мы знаем об этом из отчета, направленного Макиавелли своему правительству. Интересно, что в обоснование своего мнения секретарь Второй Канцелярии Республики Флоренция привел довольно парадоксальный довод: «Нельзя отрицать, что герцог Валентино одинок, не имеет союзников, и окружен врагами…»
«Следовательно – сказал Макиавелли, – он будет действовать решительно».
Государь, согласно определению Никколо Макиавелли
I
Никколо Макиавелли застрял в Имоле надолго и отгонял скуку перепиской со своим приятелем и подчиненным по Канцелярии Бьяджо Буонакорси. Отношения у них и правда были приятельскими. Бьяджо информировал его, что за игрой в карты Андреа ди Ромоло повздорил с Антонио делла Валле, запустил в него деревянным башамком, и, к несчастью, попал. И теперь они не разговаривают друг с другом. Что же касается модного наряда, «l’uchettone», в котором Никколо думал щегольнуть при дворе Чезаре, то он сшит и уже выслан, и Бьяджо надеется, что мерка, снятая с него, подойдет и Никколо Макиавелли, а если нет, то он «может почесать себе задницу».
Но, конечно, они обсуждали и более серьезные предметы.
Время шло. К Чезаре Борджиа подходили подкрепления, Святой Отец прислал ему два мешка дукатов, общей суммой на 15 тысяч золотых, на срочные расходы. А пока что наложил на Болонью отлучение, которое правда было там проигнорировано. Вообще, папа Александр делал все возможное для того, чтобы укрепить союзные связи между Святым Престолом и Францией. Для того чтобы показать, как сильно ему не по душе «испанские происки», он посадил под арест свою невестку, принцессу Санчу Арагонскую. Он обвинил ее в «распущенности» – что, вообще говоря, имело под собой некоторые основания. О ее связи с кардиналом Ипполито д’Эсте в Риме не говорил только ленивый…
Чезаре тем временем обещал любому из мятежников полное прощение и сохранение за ним всех его владений, если он отстанет от заговорщиков и вновь присягнет в верности Матери-Церкви. Это обещание было сделано не просто высказыванием мыслей вслух, а формальным документом, врученным им Паоло Орсини. Тот рискнул самолично явиться в Имолу – и был радушно встречен и без всяких препятствий отпущен обратно.
Надо сказать, эта «наглядная агитация» не осталась безуспешной. Король Людовик сильно помог ее успеху: он известил дожа Венеции, что, если тот не прекратит поддержку мятежа, он «будет рассматривать Светлейшую Республику в качестве врага». И Венеция, что называется, «увидела свет и услышала голос разума» – поддержка мятежа действительно прекратилась. Заговорщикам теперь было о чем подумать. Они могли содержать свои войска только в том случае, если они им платили. Платить же было возможно только в том случае, если находились наниматели или если удавался грабеж. Сейчас дело шло к зиме, и не предвиделось ни то, ни другое. Паоло Орсини созвал «конференцию» своих коллег в деревеньке Корточетто. Он сказал им, что Чезаре, в конце концов, предлагает довольно разумные условия. Вителоццо Вителли выступил резко против. Он не доверял Чезаре Борджиа и опасался, что тот хочет только одного – чтобы они сложили оружие, а на уме у него только месть, и ничего больше. Так они ни до чего и не договорились.
Тем временем Чезаре добился дипломатического успеха – он договорился с семейством Орсини о мире. А 23 ноября было подписано еще одно соглашение, на этот раз с Бентивольо, державшимся в Болонье. 27 ноября Паоло Орсини приехал в Имолу с документом, подписанным уже всеми кондотьерами, включая и Вителоццо. Сделка была выгодной для всех, кроме несчастного Гвидобальдо, герцога Урбинского. Он должен был сдать свою отвоеванную было столицу еще раз. У него не было другого выхода – кондотьеры отказывали ему в вооруженной поддержке. Вот как это событие описано в дневнике Бурхарда:
«В пятницу, 9 декабря, в два часа ночи было сообщено папе, что валенсийский герцог [Чезаре Борджиа, герцог Валентино] снова сделался владетелем Урбино со всей принадлежащей ему территорией вследствие соглашения с сиятельным Гвидобальдо д'Урбино, в силу которого последнему разрешалось удалиться со всем своим имуществом, что он и сделал. По сему случаю в замке Святого Ангела состоялось большое торжество с многочисленными выстрелами из ружей…»
Демонстрируя добрую волю, Чезаре Борджиа отпустил обратно все французские войска, которые у него были, оставив при себе только сотню копий. Для окончательного урегулирования всех оставшихся вопросов была запланирована еще одна встреча с раскаявшимися мятежниками.
Собраться решили в городке под названием Синигалья.
II
22 декабря 1502 года в городке Чезена состоялся бал по случаю ухода французских войск. После проводов своих французских друзей Чезаре провел там Рождество и выступил к Синигалье 26 декабря, еще до рассвета. А на рассвете жители города нашли на рыночной площади труп дона Рамиро де Лорка, арагонского дворянина, долгое время верой и правдой служившего Чезаре Борджиа и назначенного им своим губернатором. Труп был разрублен пополам на мясницкой колоде, голова отделена от тела и надета на копье, а богатая одежда казненного и его плащ, хоть и были залиты кровью, так на нем и остались.
Никаких объяснений дано не было.
Макиавелли впоследствии написал, что Чезаре в свое время посчитал, что население Романьи склонно к мятежу, а Рамиро де Лорка был человек жестокий. Колебаний он не знал и за время своего правления скрутил всех в бараний рог и навел такой порядок, что никто не смел против него и слова сказать.
Никаких объяснений действительно не понадобилось – они возникли сами по себе.
«Потрясенные жители города говорили, что Чезаре узнал о всех тех несправедливостях, которые чинил его наместник – и наказал его должным образом. Они преисполнились одновременно и глубокой благодарностью к своему спасителю, и не менее глубоким ужасом – как перед его могуществом, так и перед его способностью карать даже самых приближенных к нему лиц с молниеносной быстротой. Одним этим актом Чезаре Борджиа показал, кто здесь хозяин и кто может как вознести, так и уничтожить…»
Так пишет Макиавелли. Внезапную казнь дона Рамиро можно было объяснить и еще одним обстоятельством, о котором Макиавелли не знал – Паоло Орсини уверял Чезаре, что все недоразумения между ними вызваны тем, что Рамиро де Лорка превысил свои полномочия и вообще вел себя в отношении итальянских кондотьеров недостойно. Не то чтобы Чезаре Борджиа поверил Паоло Орсини – но казнь человека, на которого тот пожаловался, могла послужить «мерой укрепления доверия». Осенью и ранней зимой 1503 года семейство Борджиа очень добивалось расположения семейства Орсини. Вот что пишет на эту тему наш бесценный источник, Иоганн Бурхард:
«Судя по тому, что я узнал, папа в видах наиболее легкого способа склонить на свою сторону кардинала признался ему, что без поддержки Орсини он не может чувствовать себя в безопасности ни в Риме, ни в Церковной области, а валенсийский герцог не может сохранить свои области и пользоваться ими. Папа предложил также названному кардиналу уступить в его пользу папский престол при условии, что он примет на себя обязательство покровительствовать герцогу и защищать его…»
