«...ныне простер я десницу мою – глаголет господь – ныне иду я на тебя, церковь продажная и непотребная, церковь злодейская, нечестивая, бесстыдная! Меч мой сразит непотов [3] твоих, игрища твои, блудниц твоих, дворцы твои, и познаешь ты правосудие мое».
Ну, мы как бы внутри пьесы Т. Манна – но припомним все-таки, что Джованни Медичи и сам один из тех «непотов», против которых ополчается проповедник – однако он хороший ученик Анджело Полициано, проповедь его восхищает с чисто эстетической точки зрения. Ну, и забавляет, конечно, – чувство, которое его учитель совершенно не разделяет. Он видит в проповеди узкий нетерпимый фанатизм, отвергающий жизнь со всеми ее радостями, отвергающий античность и гуманизм, которым профессор Полициано предан всей душой, наконец, он отрицает Флоренцию, прекрасную делами своих художников, воспевающую красоту человека.
И Анджело Полициано говорит:
«Я презираю этого червя, презираю его за то, что мнит, будто обрел истину. Хотя бы мимолетная улыбка, всеблагие боги! Хотя бы легкая скрытая насмешка! Одно лишь словечко, поверх голов черни брошенное – и я простил бы ему все».
Пьеса Т. Манна растет и обретает новые голоса. Число персонажей увеличивается – на сцене появляется Пико де Мирандола, и он, как ни странно, берет в споре сторону Джованни Медичи, а не его воспитателя. Нет, он вовсе не находит фра Джироламо забавным, но он взывает к идее терпимости. Ведь eгo проповеди столь пламенны и искренни, что и их можно считать произведениями искусства, и следовательно, и их следует включить в обширные коллекции прекрасного, собранные во Флоренции. T. Манн добавляет к Полициано и Пико де Мирандола и художников, толпящихся в садах виллы Кареджи. Один из них жалуется на напрасный поклеп – его обвинили в том, что он мадонну изобразил с лицом своей любовницы, и фра Джироламо видит в этом кощунство и поношение веры.
«Но ведь совсем не это имелось в виду – восклицает художник, – мне просто хотелось поймать чудесный эффект сочетания зеленого с красным!»
Появляется и старший брат Джованни, Пьеро Медичи, старший сын и предполагаемый наследник Лоренцо – ему вся эта дискуссия неинтересна. Что ему за дело до каких-то проповедей, и уже тем более что ему за дело до «красивых сочетаний зеленого и красного», когда он готовится к турниру, на котором сможет показать всю свою рыцарскую удаль?
Пьеса так хороша, что ее хочется цитировать и цитировать без конца, но все-таки надо бы перейти к сути дела. Одним из центральных персонажей «Фьоренцы» является некая дама, прекрасная Фьоре, возлюбленная Лоренцо Медичи. Он, ее любовник, вознесший ее на пьедестал, умирает и знает это.
Знает это и она и, пожалуй, даже сожалеет о нем – но сейчас ей хочется новых впечатлений. И одним из тех, кого она бы поманила, является тот самый неистовый монах-проповедник, который, кстати, в проповедях своих поносит ее последними словами.
Если выйти на секунду из пространства пьесы Манна, то становится понятно, что Фьоре – вовсе не реальная женщина того времени, а как бы персонифицированный образ самой Флоренции.
И она говорит фра Джироламо, что его поношения ее не задевают:
«Для хулы потребно такое же дарование, как и для похвал. А что, если я во всем этом усматриваю некий предельный, дерзновенный вид поклонения?»
Лоренцо желает говорить с Савонаролой. Он готов покаяться в своих грехах – и в суетности, и в пристрастии к земным наслажениям, – но монах требует большего. Он хочет, чтобы Лоренцо вернул Флоренции ее свободу.
«Для кого?» – спрашивает Лоренцо. «Ты ничтожен в моих глазах, – отвечает ему монах. – Ты умираешь, а я силен....Флоренция – моя».
Лоренцо кричит, что этого он не допустит. Слишком поздно – с криком уходят последние силы, он умирает.
На сцене появляется Фьоре и говорит монаху, что огонь, им возжженный, спалит и его, дабы очистить его от скверны, а мир – от него. И добавляет, что удел монаха – не желать ничего и что он должен отречься от своих стремлений. А дальше следует последняя реплика «Фьоренцы», ею кончается пьеса. Фра Джироламо поворачивается и говорит Фьоре: «Я люблю огонь».
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Светлейшая Республика Венеция (Республика Святого Марка; Serenìsima Republica de Venesia, Serenissima Repubblica di Venezia) – республика со столицей в городе Венеция. Аристократическо-олигархическое устройство республики в 1297 году стало более замкнутым вследствие уничтожения дожем Пьетро Градениго Большого совета и превращения избиравшейся до тех пор ежегодно синьории в наследственную коллегию, в состав которой входили только записанные в Золотую книгу фамилии депутаты.
2. Галеаццо Мария Сфорца увлекался книгами, значительно пополнил герцогскую библиотеку, сильно способствовал развитию книгопечатания в Милане. Очень любил музыку и пение, вывез из Фландрии певцов с лучшими в Европе голосами; при дворе Галеаццо был создан большой оркестр и хор, и своим музыкантам герцог разрешал пить вволю, за исключением дней концертных выступлений. Многие современники считали, что у Галеаццо был самый роскошный двор во всей Европе. Однако, несмотря на любовь к искусствам, ходили слухи о тиранических наклонностях герцога и его садистском характере. «Сфорца, жесточайший тиран, – пишет один из летописцев, – любил развлекаться тем, что зарывал людей живыми в землю».
3. Слово «непот» произошло от латинского nepos – племянник, внук. Термином «непотизм» обозначали покровительство родственникам и знакомым.
О силе проповеди и о том, сколь непрочной она бывает, 1494—1498
I
Ну, что сказать? В 1490-м, за два года до своей смерти, Лоренцо Медичи самолично пригласил Савoнаролу во Флоренцию – друг Лоренцо, Пико ди Мирандола, прожужжал ему все уши о пламенном ораторе, горящем огнем чистой веры.
Лоренцо, как мы знаем, был охотником за талантами...
На проповеди Савoнаролы и впрямь стало собираться столько народу, что в Сан-Марко стало не хватать для слушателей места...
Фра Джироламо Савонарола был суров и непреклонен, склонен к аскезе – и эпикурейско-языческий круг Лоренцо Медичи вызывал у него глубочайшее отторжение. Сперва он проповедовал в Ферраре, но вскоре был послан во Флоренцию, в известный тогда монастырь Сан-Марко. Он не остался там надолго и немало постранствовал, побывав в нескольких городах севера Италии, пока не обосновался в Генуе.
Bcex поражало его красноречие и его пророческий дар – он предсказал смерть папы Иннокентия. Говорил он и о грядущем «иноземном нашествии». Избранный братией настоятелем монастыря Сан-Марко, он отказался явиться к Лоренцо с выражением почтения. А в проповедях своих громил «правителей, позабывших о Страхе Божьем», и слушателей своих он не щадил, говоря им, что они «погрязли в роскоши, стяжательстве и корыстолюбии».
Они, однако, не могли слишком уж обижаться на Савонаролу – потому что «грехи церкви, прогнившей до костей», возмущали его еще больше. А грехом он считал даже не продажность кардиналов и не покровительство пап своим родственникам, а вот именно претензии на образованность в духе флорентийского гуманизма: «Рим – это Вавилон. Вместо христианства прелаты отдаются поэзии и красноречию. Вы найдете в их руках Горация, Вергилия, Цицерона...»
