Тем самым из Неаполя изгонялась младшая ветвь арагонской династии, но в державных делах не до сантиментов, король Фердинанд предпочел получить половину владений своей родни без боя и для себя. Это было лучше, чем для блага родственников сражаться с французами за все королевство.
На фоне всех событий, пришедшихся в Риме на юбилейный, 1500 год, никто и внимания не обратил на один малозначительный факт: король Арагонский, дон Фердинанд, стал в этом году дедом. Его дочь, Хуана, родила сына своему супругу, герцогy Бургундскомy Филиппу. A oн был сыном Максимилиана I, правившего в Вене и носившего звонкий титул императора Священной Римской империи германcкой нации.
Факт был мелкий. Но через 27 лет, в 1527 году, он аукнется в Риме громко, и даже очень. Впрочем, как известно, «будущее известно только будущему». С объяснениями нам придется подождать, а покуда – вернемся из Гента, где родился младенец, нареченный Карлом, в Рим, живущий в 1500 юбилейном году...
IX
В этот год Рим был наполнен паломниками, которые молили отпустить им такие грехи, которые обычные священники отпускать не решались. Сведения о грешниках копились в папской канцелярии. Скажем, там была зарегистрирована история монаха из Страсбурга, у которого было несколько любовниц, и он в надежде убежать от одной из них сменил и монашеский орден, и монастырь. Но она нашла его и там – и он бежал в Рим. Он молил об отпущении ему его прегрешений. Другой грешник, священник, сообщил, что вот уж восемнадцать лет как он служит мессы по младенцу, своему сыну от его собственной племянницы, которого он убил и закопал в конюшне. Но, говорил согрешивший священник, он похоронил младенца по-христиански, и в силу этого выражал надежду, что похороны убитого дитяти по церковному обряду в какой-то мере смягчают его вину [8].
В Риме, в свою очередь, находили и собственных грешников. Помимо убийц и воров, обнаружили и отравителей. Восемь крестьян были проведены по городу в покаянных одеждах – они купали в бочках с оливковым маслом больных сифилисом (для того чтобы облегчить их страдания от открытых язв), после чего продавали масло на рынке.
Александру VI исполнилось 70 лет. Венецианский посол, нам уже известный, писал домой, что папа римский с каждым днем «становится все моложе» и думает только об одном – о продвижении земных интересов своих детей. Под «детьми» тут понимались Чезаре и Лукреция – Жоффре, младший, подозревался в том, что его отцом был не Александр Борджиа, а Джорджио делла Кроче, законный муж Ваноццы, его любовницы.
Как бы то ни было – папа признал Жоффре, дал ему cвое имя, но вверх особенно не толкал. Все надежды были сопряжены с Чезаре – с Лодовико Сфорца было покончено, Милан стал столицей французской Италии, и Чезаре Борджиа, французский герцог, почетный член венецианского нобилитета, гонфалоньер церкви и герцог Романьи, был на пути к еще большим успехам.
К сентябрю 1500 Александру VI понадобились серьезные деньги для того, чтобы увеличить военные ресурсы Чезаре. Он даже призанял кое-что у генуэзских банкиров, а тем временем прибег к проверенному временем средству – «создал» новых кардиналов. По обычаю, они должны были ответить святому отцу денежным подарком, соответствующим по своей величине оказываемой им огромной чести. Всего за дюжину новых кардинальских шляп он рассчитывал собрать 150 тысяч дукатов – что было побольше годового дохода Флорентийской Республики.
Деньги пошли на наем кондотьеров: Вителли, Орсини, Бальони и прочих. Войско начало наступление в Романье. Мы, собственно, уже знаем кое-что об этой кампании: именно тогда Чезаре впервые встретился с Макиавелли. Вряд ли он обратил на него особое внимание – так, канцелярист, служащий за невеликое жалованье.
У Чезаре были проблемы поважнее, чем разговоры с неофициальным послом Республики Флоренция, – единственное по-настоящему серьезное сопротивление в Романье Чезаре встретил под стенами Фаенцы. В городе была артиллерия, и гарнизон действительно сражался. Чезаре даже обратился за помощью к маркизу Гонзаго, правителю Мантуи, но в конце концов справился и без него. Про то, что вскоре лидеры его кондотьеров поднимут против него бунт, он тогда не знал. И тень удушенного по его приказу принца Альфонсо, мужа Лукреции, тоже вряд ли посещала его сны – мало ли людей он убил к этому времени?
Что до Лукреции – ну что ж, ей надо подыскать нового мужа, получше, чем был Альфонсо Арагонский...
X
Через 432 года после описываемых событий в бесконечно далекой от тогдашнего Рима России, в городе Петербурге, которому в 1500 году остается еще два с лишним века до закладки его первого камня, будет жить поэт, способный писать на уровне поэтов Ренессанса, по имени Осип Мандельштам. И он опишет занятия знатных женщин Италии времен Лукреции Борджиа следующими строками:
...И нет рассказчика для жен
В порочных длинных платьях,
Что проводили дни как сон
В пленительных занятьях:
Топили воск, мотали шелк,
Учили попугаев
И в спальню, видя в этом толк,
Пускали негодяев...
В общем, понятно, что дамы не скучали. А у Лукреции и вовсе были особые возможности – папа римский, Александр VI, назначил свою любимую дочь заведовать своей канцелярией. Шаг, конечно, был беспрецeдентный. Она жила в тех же апартаментах, что и папа, и открывала всю его переписку. Она даже отвечала на посылаемые святому отцу запросы о разрешении той или иной церковной проблемы, но, конечно, консультировалась у кого-нибудь из кардиналов Курии. Однажды кардинал Лиссабонский посоветовал ей обзавестись достаточно авторитетным помощником, который записывал бы высказываемое консультантом мнение. Он имел в виду, что в сложных вопросах, касающихся церковного права, нужен свидетель, который сможет подтвердить, что запись верна, но Лукреция не поняла его. Она наивно сказала кардиналу, что она и сама вполне может записать все, что нужно, – латынь ее превосходна. Кардинал Лиссабонский подумал и задал ей вопрос на латыни: «Ubi est penna vestra?» – «Где же ваше перо?»
Cлово «penna» могло означать не только «перо», но и «пенис». Лукреция засмеялась – это была превосходная шутка, очень в ее духе. Но, во всяком случае, она поняла не только озорную шутку, но и намек, и перестала регулировать вопросы, о сути которых не имела ни малейшего представления. В конце концов, она был молодой женщиной 20 с небольшим лет, уже дважды побывавшей замужем и родившей двух детей, но каноническое право никогда не изучавшей...
К счастью, вскоре она смогла сосредоточиться на чем-то, в чем действительно знала толк, – ей стали собирать приданое для ее третьего замужества, и она погрузилась в подбор нарядов и драгоценностей. Жених был Альфонсо д’Эсте, сын герцога Феррары. Брачный союз с домом д’Эсте был бы очень полезен для Чезаре и для папы Александра, потому что д’Эсте состояли в тесном родственном союзе с домом Гонзаго, владевшим Мантуей. Но торговаться пришлось очень серьезно, цену за союз д’Эсте заломили неслыханную – 100 тысяч венецианских дукатов в качестве приданого и еще столько же в качестве «наряда невесты». По итальянскому обычаю того времени, новобрачная приносила в дом своего мужа и свое убранство. О подробностях «наряда» обе семьи – и жениха и невесты – уславливались заранее, и это было частью своего рода брачного контракта.
