Но разве Дзаноби Буондельмонти, или кардинал Франческо Содерини, или Баттиста делла Палла не были его добрыми друзьями? Разве сам он не был преданным помощником Пьетро Содерини?
В общем, картина для Никколо складывалась катастрофическая.
И тем не менее его не тронули. Почему – сказать трудно. С одной стороны, после падения республики в 1512-м и захвата там власти семейством Медичи он был очень осторожен в своих контактах с Содерини. Пьеро всячески пытался помочь своему бывшему помощнику – например, он предлагал ему пост секретаря в Республике Рагуза [2]. Было и еще одно предложение – стать секретарем кондотьера Просперо Колонна. Макиавелли отказался от обоих этих предложений – он не хотел уезжать из Флоренции.
Отказался он однажды и от службы французской монархии, заявив в конце своей жизни: «Предпочитаю умереть с голода во Флоренции, чем от несварения желудка в Фонтенбло» [3].
Так что он остался в родном городе, завел дружбу с Якопо Фальконетти, богатым человеком, в силу каких-то причин прозванным Булочником, начал бурную связь с певицей Барбарой Раффакани, написал новую комедию «Клиция», о которой мы еще поговорим, сообщил в письме своему шурину, Франческо дель Неро, что просит ему полагающийся аванс за заказанную книгу (заказ был подписан кардиналом Джулио, но формально проходил через ведомство, которым Франческо заведовал), в обмен за это пообещал передать от имени Франческо «самое глубокое уважение курам» на своей ферме – и с головой погрузился в свою «Историю Флоренции».
Kоторую ему заказал человек, казнивший его друзей.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Положим, не стоит переоценивать меру этого успеха – хотя к 1522 году пьеса была поставлена несколько раз и ее в дальнейшем одобрительно отметил даже Вазари, нo имени автора он не отметил. Так, один из папских шутов...
2. Tеперешний Дубровник. Республика в то время считалась вассалом султана Турции, но вассалитет ограничивалcя выплатой дани в 12 тысяч венецианских дукатов, в остальном Рагуза была свободным торговым городом.
3. Эта фраза кочует из одной его «русской» биографии в другую, но начального ее источника я так и не доискался.
Фарс как средство бегства от действительности
I
13 января 1525 года на вилле Якопо Фальконетти (или Булочника, Форначайо) было дано представление новой комедии Никколо Макиавелли под названием «Клиция». Сюжет был безжалостно содран у Плавта, у которого есть комедия с совершенно такой же фабулой. Центральный персонаж пьесы – старый дурак, охваченный любовью, зовут его Никомако. Он, собственно, не так уж глуп – дураком его делает безумная любовь к молодой девушке, ничуть ему не подходящей. Вот эта страсть и делает его и глупым, и смешным. Если основная мысль автора в силу каких-то причин не сразу дойдет до зрителя, то ему в помощь предлагается песенка-канцона:
«Сколь хороша любовь во цвете лет, настолько не пристала тому, кто пережил давно расцвет.
С годами власть Амура сообразна – и в юношестве он премного чтим, а старость редко не чужда соблазна.
Так что оставьте это молодым, о старики, – они на вашем месте Амуру больше чести способны оказать, сомнений нет».
Русский перевод несколько смягчен – в английской версии говорится не об «оказании должной чести Амуру»,а о том, то «задницы молодых представляют собой более достойную цель для его стрел».
Поскольку мы уже несколько знакомы со стилем Никколо Макиавелли, то, по-видимому, англичане со своим переводом подобрались поближе к оригиналу, чем их русскоязычные коллеги.
Исполнитель этой канцоны в тексте пьесы не указан, но, скорее всего, ее пела прелестная Барбара Раффакани. Постановка была сделана с истинным размахом: был задействован специальный художник, который создал сценическое оформление – Бастиано да Сан-Галло, – а музыку к спектаклю написал фламандец, Филипп Вердело.
Суть дела вкратце состоит в том, что Никомако, почтенный отец семейства, влюбляется на старости лет в свою воспитанницу, в которую влюблен также его сын Клеандро.
И Никомако измышляет прехитрый план: он собирается выдать свою воспитанницу за своего слугу, с тем, разумеется, чтобы не отдать ее своему слуге на самом деле, а воспользоваться правами мужа юной красавицы самому. Дальше следует целый ворох невероятных приключений и поворотов сюжета. В итоге, когда Никомако все же настоял на своем плане и вxодит вместе с ней в опочивальню, оказывается, что ему вместо девицы подложили другого слугу, так ловко закутанного во всевозможные одежды и густые вуали, что бедный Никомако в темноте не распознал разницы. И даже когда в попытке овладеть предметом своей страсти встретил отчаянное сопротивление, то и то ничего не понял, приписал случившуюся незадачу стыдливости новобрачной. А уж после того, как «она» двинула ему коленом в самое что ни на есть чувствительное место, решил и вовсе отложить дело до утра и повернулся к ней спиной. Дальше есть смысл процитировать саму комедию. Вот что рассказывает об этой знаменательной ночи Никомако, обращаясь к своему другу Дамоне:
«Притомившись от обиды и боли, я начал дремать. Как вдруг почувствовал колотье такое в боку, возле поясницы – пять или шесть сильных таких ударов! Спросонья я завел туда руку и нащупал нечто такое твердое и острое, что заставило меня пулей выскочить из постели, ибо в ту же секунду вспомнил я о кинжале, которым Клиция грозилась меня зарезать».
И бедный Никомако закричал, позвал на помощь, велел зажечь светильники – и вдруг обнаружил в своей постели нечто неожиданное:
«Вместо Клиции увидели мы Сиро, моего слугу. Этот паршивец возлежал на постели совершенно голый, давился от хохота и в знак полного презрения ко мне изображал рукой непотребные жесты».
В общем, все кончается хорошо. Пристыженный Никомако раскаивается в своей глупости, Клиция оказывается дочерью неаполитанского дворянина, который готов отдать ее за Клеандра, и все идет к благополучному концу.
A теперь примем во внимание, что героя пьесы Никколо Макиавелли зовут Никомако, «Нико-Мако», что словечко «Мака» его молодые приятели использовали как прозвище Макиавелли – и мы поймем, что автор написал довольно злую комедию о самом себе.
II
Что сказать? Эта комедия не выглядит такой уж веселой. Что-то сильно грызло душу автора, и что именно – мы можем только гадать. О друзьях, окончивших жизнь на эшафоте, он никогда не вспоминал – по крайней мере он не делал этого в такой форме, что это дошло бы до нас. Нет ни его писем на эту тему, ни воспоминаний кого бы то ни было из его современников о разговорах с ним на эту тему.
И он никогда не упоминал о сильном страхе, который неминуемо посетил бы каждого, чьи близкие друзья оказались схвачены как заговорщики. Не забудем – Никколо отведал уже раз и тюрьму, и пытку. A в комедии нет ни сожалений, ни ужаса, а есть только понятная всем и каждому неприятность, известная еще со времен Плавта – неподходящая влюбленность старика в чужую прекрасную юность.
