В этой связи есть смысл заглянуть в «Государя», мы найдем там вот что:
«...Если ты ведешь войско, которое кормится добычей, грабежом, поборами и чужим добром, тебе необходимо быть щедрым, иначе за тобой не пойдут солдаты. И всегда имущество, которое не принадлежит тебе или твоим подданным, можешь раздаривать щедрой рукой...»
Позднее, когда Наполеон станет уже не генералом, а повелителем половины Европы, он будет слыть весьма экономным и даже прижимистым государем. И Макиавелли объясняет нам, почему это произошло:
«...Ради того, чтобы не обирать подданных, иметь средства для обороны, не обеднеть, не вызвать презрения и не стать поневоле алчным, государь должен пренебречь славой скупого правителя, ибо скупость – это один из тех пороков, которые позволяют ему править.
Если мне скажут, что Цезарь проложил себе путь щедростью и что многие другие, благодаря тому, что были и слыли щедрыми, достигали самых высоких степеней, я отвечу: либо ты достиг власти, либо ты еще на пути к ней.
В первом случае щедрость вредна, во втором – необходима. Цезарь был на пути к абсолютной власти над Римом, поэтому щедрость не могла ему повредить, но владычеству его пришел бы конец, если бы он, достигнув власти, прожил дольше и не умерил расходов...»
Что же касается неслыханных контрибуций, которые он выжимал из побежденных, то и тут все ясно:
«...А если мне возразят, что многие уже были государями и совершали во главе войска великие дела, однако же слыли щедрейшими, я отвечу, что тратить можно либо свое, либо чужое. В первом случае полезна бережливость, во втором – как можно большая щедрость...»
Как мы видим, Наполеон, великий практик науки власти, с большой точностью следовал всем рекомендациям Макиавелли, великого теоретика власти – но при этом очень охотно говорил, что Макиавелли, как истый теоретик, «ничего не понимал в делах правления».
A Наполеон, надо сказать, в политике очень не любил теоретиков:
«Я никогда не мог одолеть больше одной страницы Тацита, это – невероятный болтун».
II
Хотя казалось бы – к Никколо, великому стороннику реальности, великий император мог бы подойти и поснисходительнее? Скажем, вот эта мысль Наполеона кажется чуть ли не буквальной цитатой из «Государя»:
«Девятнадцать из двадцати тех, кто управляет, не верит в мораль, но они заинтересованы в том, чтобы люди поверили, что они пользуются своей властью не во зло: вот что делает из них порядочных людей».
Может быть, и мог бы, но он видел Никколо Макиавелли глазами великих философов своего века. А как видели его они? Ну, в качестве примера можно сослаться на Руссо [1], который был свято убежден, что все, написанное Макиавелли, есть скрытое поучение народам, красноречиво описывающее им весь ужас тирании правления одного над многими.
И это было в полном согласии с тем, что думали на этот счет знаменитые энциклопедисты, в первую очередь Дидро [2]:
«...Когда Макиавелли писал своего «Государя», этот труд был как бы предупрежением согражданам: прочтите эту книгу самым внимательным образом. Если вы позволите кому бы то ни было стать вашим хозяином, он поведет себя так, как я описал для вас во всех подробностях. Вот он, дикий зверь, которому вы отдадите себя... Ошибкой современников было то, что они приняли злую сатиру за хвалебный гимн...»
А поскольку Наполеон именно и основал во Франции совершенно самодержавный режим империи и к написанию конституционных документов подходил с точки зрения, которую он выразил однажды с истинно военной лапидарностью: «да, да, пишите так, чтобы было коротко и неясно», то понятно, как он мог отнестись к работе Никколо.
«Государь» написан коротко, но очень, очень ясно. Оговоримся – написан ясно, если говорить только о его содержании, а не о его цели.
Bот она действительно неясна...
A неясность цели, с точки зрения Наполеона – и вправду раздражающий фактор. Если Дидро прав, и это сатира, то Макиавелли – опасный агитатор, желающий возродить «прискорбные воспоминания» о ликвидированном Наполеоном республиканском режиме. А если «Государь» все-таки не сатира, а объяснение сути системы правления самодержавного владыки, то тем более книга эта вредная и совершенно излишняя.
Если уж император Наполеон гневался на газеты, которые его хвалили (не ругали, а хвалили) за то, что они смеют судить о принимаемых им мерах, то как же он должен был сердиться на автора, обьяснявшего даже не меры, а мотивы, на основании которых эти меры принимались, или могли быть приняты?
Hа острове Святой Елены, он сказал Лас-Казу следующее:
«Я перечитываю Макиавелли всякий раз, когда позволяют мои болезни и занятия, и все более убеждаюсь, что он – профан».
Примем это высказывание с долей сомнения – у императора Наполеона для его столь негативной оценки были свои мотивы.
Ну, например, – досада на то, что его поняли слишком хорошо?
III
Когда Макиавелли убрал из своего политического трактата «Государь» идею этики как ненужную ему для его логических построений, он сделал нечто подобное Лапласу, убравшему идею бога из астрономических выкладок на основании того, что в этой гипотезе он не нуждается [3].
Эта зияющая пустота на месте, «где должен быть Бог», сводила его современников с ума.
То, что католики считали Макиавелли порождением дьявола – это понятно само по себе без всяких обьяснений. Если даже не прибегать к сильным определениям кардинала Поула вроде его знаменитого «пальца Сатаны» и использовать выражения помягче, то все равно получится вот что: «соучастник дьявола в преступлениях», «писатель без чести и без веры», ну, и так далее.
То, что протестанты относились к нему не лучше, тоже само собой разумеется – к вере они относились очень серьезно. Для английских публицистов елизаветинской поры Макиавелли – это человек, которого «дьявол уполномочил вести добрых людей к погибели», это «великий разрушитель», «учитель зла» и даже почему-то «вдохновитель Варфоломеевской ночи».
Утверждалось, что он – прототип всех шекспировских злодеев, начиная с Яго. Его именовали «кровожадный Макиавель» – и даже его имя, Никколо, обыгрывалось как псевдоним сатаны, который в английской традиции именуется «старина Ник».
С течением времени это ставшее уже чем-то вроде ритуала поношение продолжалось – Фридрих Великий называл Макиавелли «врагом рода человеческого», хотя в своей государственной деятельности следовал советам Макиавелли с неуклонной последовательностью...
В свое время «Государь» был отвергнут и гуманистами. С богом у них отношения были не больно-то ясны, многие из них были атеистами, но вот в отношении нравственности и установления справедливости – тyт они были тверды.
