Полицеймейсер Майор Бистром».
Территория, по которой граф Нарбонн двигался к Вильно (теперь – Вильнюс, столица Литвы) для встречи с Александром Первым, считалась военной зоной и была под наблюдением военной полиции 1-й Западной Армии (которой командовал М.Б. Барклай де Толли), этой полиции подчинялись все местные полицейские управы, а заведовал eй военный советник де Санглен.
Дело свое он знал хорошо.
II
Советник де Санглен был не единственным толковым человеком, работавшим в русской секретной службе. Александр Иванович Чернышев, 28-летний полковник русской армии, присланный Александром Первым в Париж в качестве своего представителя при дворе Наполеона, выполнял функции военного атташе и развил в этом качестве на диво успешную деятельность. Он умудрился получить довольно подробные сведения о боевом порядке Великой Армии, и при этом из самого надежного источника – информацию ему поставлял мелкий чиновник военного министерства Франции по имени Мишель. Клерки работают с документами и всегда знают больше, чем им положено, – а платят им мало.
В общем, все шло прекрасно, пока однажды французская полиция, которая тоже состояла из людей компетентных, не устроила в доме русского атташе некий негласный обыск. Она нашла там такие материалы, что начала немедленно принимать экстраординарные меры – и сумела перехватить отправленного Чернышевым гонца с пакетами такого содержания, что полковник начал спешно собираться домой. Он сжег все компрометирующие бумаги, но уже после его отъезда полиция нашла под ковром случайно забытое письмо крайне малозначительного содержания, но написано оно было рукой Мишеля. Бедняга был арестован, допрошен с пристрастием и в конце концов казнен: его отправили на гильотину – это наследие времен Революции уцелело и продолжало существовать еще долго, пережив даже Империю. Наполеон устроил российскому послу, Куракину, бурную сцену.
Вся эта история с подробностями изложена в книге Е.В. Тарле «Нашествие Наполеона на Россию», она включена в том VII его собрания сочинений, мы будем часто ее цитировать. Причем настолько часто, что есть смысл сказать несколько слов и о самой книге, и о ее авторе, и вообще о том, какого рода библиография существует на эту тему – вторжение Наполеона в Россию.
Библиография эта огромна. Американский исследователь Адам Замойский, на которого мы тоже будем часто ссылаться, полагает, что в ней насчитывается не меньше 50 тысяч названий книг, написанных на русском, французском, немецком, польском, итальянском, английском и, вероятно, еще на дюжине языков. Книги эти написаны со всех возможных политических точек зрения всех возможных патриотизмов: русского, французского, немецкого и так далее. Казалось бы, наилучший, наиболее объективный взгляд на вещи можно получить из английских источников. Но это не совсем так, потому что англичане довольно пристрастны, для них Наполеон – людоед и враг человечества, а американцы настолько в стороне от всех этих страстей Старого Света, что часто пользуются уже готовыми клише, изготовленными во Франции, в России (в этом смысле очень влиятельным оказался Л.Н. Толстой), в Германии и так далее.
К тому же надо учесть и политический климат: А. Замойский, например, говорит, что Е.В. Тарле в тех своих материалах, что изданы в 1936 году, говорит одно, а в тех материалах, что изданы в 1937-м, – прямо противоложное. Если припомнить, что значит 1937-й в истории Советской России, – удивительна не «перемена мнения» Е.В. Тарле, а то, что академик вообще уцелел. Он был человеком огромных знаний и высокой культуры, и в среде, где использование иностранных источников выглядело делом, которое казалось подозрительным само по себе, Е.В. Тарле был чужеродным телом, под атакой иммунной системы того социума, который образовался в России в течение 20 лет после Октябрьской революции.
На социум, который играл роль «политического класса» России в начале XIX века, он был не похож.
III
Иллюстрацию этого тезиса мы можем позаимствовать у Толстого – вот как он передает разговор молодых русских военных и дипломатов, беседующих в своем кругу накануне Аустерлица:
«И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Herr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais.
Господин генерал Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, князь Гогенлоэ и еще Прш… прш…, как все польские имена (нем. и франц.).
– Taisez-vous, mauvaise langue, – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы третий, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Замолчите, злой язык».
И Толстой совершенно прав. Высшие круги российского дворянства говорили на французском, и превосходное знание этого языка было непременным условием для карьеры. Единственный человек, который был в более или менее близком окружении Александра Первого и французский которого был слабоват, – это генерал Милорадович.
Долгоруков характеризует его как «русского», но он был выходцем из сербской среды, над ним и над его якобы французским произношением охотно посмеивались.
Александр I говорил по-французски гораздо чище, чем Наполеон.
Это обстоятельство – свободное владение высшими русскими офицерами французским, служившим «лингва франка» для всей Европы, – имело свои преимущества. Согласно Д.Чандлеру, русская армия имела в наличии достаточное число хороших солдат, но их грамотность оставляла желать лучшего. Офицерский корпус имел те же недостатки – пехотные офицеры нижнего и среднего звена не очень-то разбирались в картографии, гвардейские и кавалерийские офицеры, как правило, выходцы из богатых дворянских семей, военное дело (как ремесло) не изучали. Промежуточный слой между армией и высшим командованием – штабы, инженерная служба, артиллерия – все это требовало технически подготовленных людей.
Вакансии часто заполнялись из числа прибалтийских дворян, так называемых «русских немцев». Пушкинский Германн из «Пиковой дамы» не случайно – инженер. И незаполненных мест в этих службах было вполне достаточно. Так что обладающие нужным опытом иностранцы, бегущие из Европы от Наполеона, на русской службе вполне могли пригодиться.
А поскольку все они говорили по-французски и непосредственно с солдатами не общались, то особых проблем и не возникало. В русской армии, например, в то время служил Клаузевиц, знавший свое дело очень хорошо. Иностранцы служили России и в качестве дипломатов. Например, Убри, оказавшийся столь полезным, и появившийся совсем недавно в окружении царя Карло-Андреа Поццо ди Борго, тот самый корсиканец, который соперничал с братьями Бонапартами на Корсике. После подавления движения Паоли он нашел убежище в Англии, а теперь был привлечен в Петербург в качестве «консультанта по Наполеону».
