Однако дело было сделано – в Судан он поехал. И написал об этой кампании книгу под названием «Речная война»
[1]
.
Его сжигала жажда славы. В 1907 году, уже будучи членом парламента, он сказал за завтраком 19-летней дочери премьера, Асквита, что ему, увы, уже 32 года – жизнь уходит. Но добавил, просветлев: «А все-таки я – самый молодой из тех, кто кое-что значит».
Теперь, в 1911 году, получив полномочия Первого лорда Адмиралтейства, он сразу развил поистине вулканическую деятельность.
Посол Германии Лихновский, который регулярно посылал в Берлин отчеты о всех сколько-нибудь значительных английcких политиках, находил, что «Черчилль человек, возможно, гениальный, но слишком амбициозный и тщеславный, что вредит ему в глазах окружающих».
Знал ли премьер Асквит о таком отзыве германского посла о новом министре флота, мы не знаем, но, вполне возможно, он с ним бы согласился.
Во всяком случае, для переговоров с Германией о возможном торможении в гонкe вооружений был избран не Черчилль, а другой человек – военный министр Великобритании Холдэйн.
XXI
Лорд Ричард Холдэйн был на добрых двадцать лет старше своего коллеги Уинстона Черчилля и в качестве военного министра зарекомендовал себя настолько хорошо, что в 1911 году стал пэром Англии, получив титул виконта. В ходе серьезной дискуссии, развернувшейся в Британии по поводу строительства ее вооруженных сил, он твердо стоял за усиление армии, как бы это ни противоречило английским традициям. Он полагал, что помощь Франции не может быть ограничена только военно-морской мощью, и создал структуру подготовки резервов – территориальные войска, курсы подготовки офицеров и генеральный штаб для армии. Он же приложил немало усилий для создания B.I.F. – British Expeditionary Force, или Британского Экспедиционного Корпуса, полностью готовой к действию части английской армии, которая могла бы быть быстро переброшена на континент.
Если кто-то из англичан и мог договориться с Германией, это был именно Холдэйн – он учился в Геттингене, прекрасно говорил по-немецки и настолько увлекался германской философией, что коллеги его даже на этот счет поддразнивали.
В Германию он приeхал с совершенно конкретными предложениями и сразу повидался и с канцлером, и кайзером, и с Тирпицем, которого как раз недавно благодарный кайзер назначил гросс-адмиралом – чин, соответствующий фельдмаршалу.
Идея об установлении мер взаимного доверия, вроде обмена информацией о характеристиках строящихся судов – скорости, вооружении и прочем, была отвергнута с порога. Как сказал Вильгельм II:
«Такие вещи происходят только между союзниками».
Предложение об ограничении морских вооружений было одобрено в принципе, при одном непременном условии – Великобритания должна была дать слово, что «в случае европейского конфликта, в который будет вовлечена Германия, она останется нейтральной».
С этим уже не согласился Холдэйн, и он уехал ни с чем. Германская программа, в том виде, в котором она была сформулирована Тирпицем, считала необходимым иметь флот в размере не менее 2/3 от английского. Согласно теории, разработанной в его штабе, в этом случае риск потерпеть поражение в Северном море станет для Англии слишком велик, и она – волей или неволей – «предоставит Германии свобoду действий».
Тирпиц был твердо убежден в правильности своего курса. Вот что он пишет в своих мемуарах:
«Если бы флот строить не хотели, предпочитая следовать по пути, избранному в девяностых годах, то следовало добровольно ограничить развитие торговли и промышленности, вновь организовать эмиграцию и отказаться от наших заграничных интересов. В таком случае мы, по выражению Лихновского, предоставили бы поле деятельности «англосаксам и сынам Иеговы», удовлетворившись своей старой славой соли земли, народа-удобрителя».
И добавляет – как аргумент в споре с людьми, критиковавшими его политикy за создание конфронтации с Англией:
«Было и остается иллюзией думать, будто при отсутствии флота англичане помиловали бы нас и допустили бы дальнейшую экономическую экспансию Германии. В подобном случае они остановили бы нас еще раньше. В этом не мог сомневаться ни один человек, знающий англичан».
Переговоры окончились ничем – Холдэйн уехал с пустыми руками.
XXII
Дела в Адмиралтействе в 1912 году получили резкое ускорение. Новый министр оказался человеком с весьма неортодоксальными идеями.
Одной из них оказалась мысль о полном выводе флота с Мальты, что встретило резкий протест и в МИДе, и среди адмиралов средиземноморской эскадры, и даже на весьма высоком уровне в администрации колоний. Громче всех протестовал лорд Китченер, помнивший Черчилля еще по Судану и занимавший в настоящее время пост генерального посла-резидента в Египте. Титул «посла» не должен затемнять картины – правил Египтом именно он.
Черчилль – единственный человек в Англии, помимо короля, который имел, так сказать, «служебную яхту» размером с пароход, посетил лорда Китченера в Александрии. Лорд Китченер настаивал на том, что вывод флота из Средиземного моря поведет к потере и Египта, и Мальты, и вообще всех английских позиций в этом районе. Черчилль же утверждал, что «глупо, спасая Египет, рисковать потерять Англию».
К соглaшению они не пришли.
Выступая в парламенте, Первый лорд Адмиралтейства привел свои аргументы: после появления дредноутов вся ситуация на морях изменилась. Партнеры Германии по Тройственному союзу – Австрия и Италия – начали собственное военно-морское строительство. Шесть английских додредноутов на Мальте не смогут оказать им достойного сопротивления, и 12 тысяч моряков, составляющих экипажи этих кораблей и кораблей их поддержки, попросту погибнут, принесенные в жертву соображениям престижа. В то же время эти люди, снятые со старых кораблей, смогут стать ядром экипажей новой серии кораблей из пяти супердредноутов, заложенных в 1912 году.
Черчилль настоял на своем. Тем временем французские военные корабли, стоящие в Бресте, ушли оттуда в Тулон. Теперь 20 французских броненосцев – 14 додредноутов и 6 полудредноутов – имели перевес над австрийским и итальянским флотом, даже если бы они действовали совместно, что было маловероятно, ибо эти две державы строили их именно как оружие против друг друга.
Правительство Франции туманно высказывалось о том, что «теперь атлантический берег Франции защитит флот дружественной державы».
Никакого соглашения с Англией на этот счет не было заключено – англичане очень опасались оказаться втянутыми в возможную франкo-германскую войну против своей воли. Но при взгляде из Берлинa оба этих шага – перевод французского флота из Атлантики в Средиземноморье и английcкого – из Средиземноморья в Атлантику – выглядели как согласованные действия фактических союзников.
