— После развала Советского Союза возникло новое веяние: хождение журналистов во власть. Как Вы из нашей сугубо нечиновничьей профессии пришли в политику?
— Все предельно просто. И тогда, и сейчас я придерживаюсь точки зрения, что, если ты хочешь, пусть даже творчески, кому-то что-то доказать, изменить жизнь к лучшему, ты должен иметь для этого соответствующие рычаги и возможности. Как на самом деле трактуется «обломовщина»? Человек ничего не предпринимает, отговариваясь тем, что не хочет никому навредить. Многие люди говорят: «Мы занимаемся чистым творчеством и этим улучшаем жизнь». Может быть, они в чем-то и правы, я не хочу их осуждать. Но я воспитан при советской власти, и это означает, что меня волнует все: начиная от голодающих в Африке, проблем Кубы и так далее.
— Телевидение, на котором Вы вели авторскую программу в 1990-е годы, и есть «четвертая власть». Улучшали бы жизнь, используя ее возможности.
— Да, я с 1996 года вел программу «Моя семья». Ко мне приходили простые люди: матери, жены, отцы, братья и сестры — приходили с конкретными просьбами. Женщину, родившую ребенка, к примеру, увольняли с работы. Я тут же бросался звонить соответствующему чиновнику, а мне в ответ говорят: «Ах, Комиссаров!.. Конечно, знаем — хороший ведущий! Ну, вот и веди себе дальше...» Я: «Ну, как же так?! Вы же нарушили закон, уволив мать двоих младенцев! Им теперь есть нечего...» Мне снова в ответ: «Ты — ведущий? Ну, вот и веди...» Помните, как у Высоцкого? Ему один полковник говорит: «Спой, Володя!» А Высоцкий ему: «Постреляй, полковник!» Это был самый разгар наших лихих девяностых, когда шло некое броуновское движение: гвозди меняли на насосы, насосы на апельсины, все занимались брокерством, не зная, что это такое, и грезили, что впереди все хорошо. Вот тогда я и понял, что что-то можно попытаться изменить, лишь имея для этого рычаги. А рычаги появляются у тебя, когда у тебя есть определенные полномочия. Я сознательно пошел во власть...
— В 1990-е годы телепередачи с кадрами драк, убийств, пыток заполонили телеканалы. Как Вы относитесь к желанию запретить насилие на экране... Планируется ведь такая поправка?
— Хорошая поправка! Вы — против? Я — не против! Только давайте сначала копнем глубже, к чему она может привести. Все фильмы о войне — это насилие! Как можно бороться с насилием, не применяя праведную силу, скажите? Если наши войска в «Освобождении» наступают и убивают фашистов — это тоже насилие?! «А зори здесь тихие»! В кадре убивают несколько красивых девушек!!! Убивают зверски... Это что — насилие?! Или возьмем фильм с прекрасным названием «Бандитский Петербург». Я-то убежден, что Петербург не бандитский город в прямом понимании этого выражения... Очевидно, что в названии имеется в виду пусть маргинальный, но только узко определенный срез общества Петербурга, срез, который есть в абсолютно любом другом городе. Бандитская Тула, бандитский Владивосток... И, напротив, есть Петербург журналистский, Петербург чиновничий и так далее. Но почему фильм «Бандитский Петербург» так активно смотрят? По одной простой причине. Вовсе не ради «чернухи», а ради того, чтобы увидеть образ человека, который борется за справедливость, который сможет защитить... Вот и все! В этом весь секрет полицейских сериалов или такого рода фильмов. «Бандитский Петербург» хороший фильм, я его с удовольствием смотрел.
Да, безусловно, некий перебор насилия на телевидении есть. И будет! И он есть в любой другой стране. Да, но в ресторане тоже есть перебор еды, вы можете там наесться или напиться так, что вас «Скорая помощь» заберет. Умейте вовремя останавливаться и делать выбор. К тому же все постепенно сегментируется. Если вы посмотрите государственный канал, там в этом отношении выверенная, выстроенная политика и вопросов нет. Но есть так называемые «мужские каналы»... Если фильмы сняты ради того, чтобы исключительно показать горы трупов, — их надо ставить в позднее время. Что, мы будем создавать 16 каналов «Культура»?! Кого сегодня ни спросишь: «Что ты смотришь?» — «Канал «Культура»! Ну, это же вранье! Притом, что «Культуру» сейчас возглавил прекрасный профессионал Шумаков Сергей Леонидович. Просто все хотят прослыть интеллектуалами, которых интересуют только Шнитке и Бах. Мы все любим и Баха, и Шнитке, но когда мы их в последний раз слушали-то? Кстати, помните обилие желтой прессы в 1990-е годы? Где она? Нет... растворилась. Потому что читатель сам отверг ее. То же самое происходиг и с фильмами, которые сняты ради насилия. Да их уже стало намного меньше. А останется ровно столько, сколько их будет готов воспринимать зритель. А если принять закон о насилии, то любой житель Васильевского острова Санкт-Петербурга выиграет суд у любой телекомпании в отношении любого телефильма. В том числе против моего любимого — «В бой идут одни старики».
Санкт-Петербург, ноябрь 2009 г.
Глава четвертая. БАЙКИ «НОВЫХ РУССКИХ»
Честно говоря, я некоторое время прикидывал, а нужна ли эта глава? Уж больно сомнительные личности в ней собрались. Ведь «новые русские» ни у кого симпатий не вызывают. Воровали. Грабили. Убивали. Народ презирали. Перед властью пресмыкались. Деньги свои тратили нарочито, одни только «кровавые шкафы»
[36]
чего стоят.
Все так и обстоит. Но! Как я уже неоднократно подчеркивал, эта книга — свидетельство эпохи, ее нравов, в том числе и ужасных, поэтому обойтись без одного из ее знаковых явлений, каковым несомненно были первые предприниматели ельцинской и даже еще горбачевской эпохи, было бы исторически и профессионально неверно. Поэтому вам и предстоит узнать откровения, пожалуй, наиболее ярких представителей сообщества «новых русских»: Артема Тарасова, Германа Стерлигова, Сергея Мавроди. Выводы о них, господа, делайте (если еще, конечно, не сделали), пожалуйста, сами.
Лично в моем классовом сознании «новые русские» стояли (и стоят) между бандитами и милиционерами, то есть являлись, как и оба эти явления, абсолютным злом для государства и народа. Неспроста же и гибли «новые русские» не реже, а то и чаще братвы и милиционеров. Кадрами убийств бизнесменов новостные выпуски в 1990-х открывались едва ли не ежедневно. «Сегодня в центре Москвы при выходе из лифта в подъезде своего дома был застрелен владелец ОАО. Труп обнаружили спустя несколько часов после убийства, когда кровь стала стекать на нижний этаж и испачкала детскую коляску соседей жертвы преступников...» — монотонно бубнили дикторы, комментируя сюжеты с реками «новорусской» крови. Конечно, никому жертв эпохи передела государственной собственности не было жаль, напротив, потирали руки: чтоб они, гады, друг дружку перестреляли. И в этом, если хотите, была своя сермяжная правда.
Ибо бизнесмены 1990-х сами были преступниками. И все это отлично понимали. И дело тут, конечно, не в том, что оттяпывали нувориши куски друг у друга незаконными методами, на это можно было бы наплевать, а в том, что они вырывали кусок из горла голодного и нищего народа. Не очень-то я и фигурально выражаюсь, кстати, если припомнить хотя бы всенародную аферу с ваучерами, поскольку обещанная Чубайсом «Волга», как компенсация всех богатств страны, накопленных всеми ее поколениями, была устным признанием: мы вас собираемся ограбить, за что Анатолия Борисовича тогда же надо и было арестовать да судить. Не, судили. И плакала не только «Волга», но даже жалкие крохи, которые сулили ваучерные фонды, закрывшиеся тотчас, когда непуганный капитализмом народ покорно снес туда чубайсовские фантики — читай, достояние России. На ваучеры «новые русские» выкупили предприятия, приватизировали промышленные фонды и выкинули оттуда народ на улицу, голодать.
