— Приближался ли кто-нибудь из советских тренеров по классу к мировым тренерам?
— Смотря что брать за критерий мастерства тренера. Результат. У Бескова, к примеру, очень длинная тренерская биография. Он впервые руководил сборной еще в 1964 году на чемпионате Европы в Испании, где после триумфа Качалина в 1960 году в Кубке Европы в Париже мы проиграли испанцам 1:2. Бескова сняли с работы «за плохой результат» — второе место! Второе место на чемпионате Европы также было и у Лобановского в 1988 году в Германии. Четвертое место в мире было у Николая Петровича Морозова в 1966 году в Англии. Качалин еще выиграл Олимпийские игры в Мельбурне в 1956 году. Вот по победным титулам, наверное, Качалин лучший, а за ним Лобановский и Бесков. Никаких других критериев, очевидно, рассматривать не стоит: и тот и другой, работая в клубах, добивались больших результатов. У Лобановского они чуть повыше, потому что он выиграл Кубок кубков и Суперкубок УЕФА с «Динамо» (Киев). И все-таки Бескова и Лобановского я бы поставил в один ряд.
В постсоветской России, если опять же отталкиваться от результата, Кубок УЕФА выиграл Газзаев, а Семин и Романцев ничего не выиграли. В этом смысле Газзаев — тренер номер один. Все трое, в принципе, отвечают критериям современного тренера, но, как вы знаете, поработав в сборной, никто из них ничего не добился...
— Потому что школа не та?
— Раньше подготовкой футбольных тренеров действительно занимались намного серьезнее и профессиональнее. Высшая школа тренеров была создана по решению ЦК КПСС. В принципе, эта школа как очно-заочная существовала давно, в ней еще учились Маслов, Тарасов, Чернышев, Симонян. Но на каком-то этапе мы поняли, что тренерское образование необходимо поставить на постоянную основу, и в этом нас поддержало правительство Советского Союза и, как я говорил, ЦК КПСС. Была создана эта школа. Туда приходили выдающиеся футболисты, которые уже закончили играть и имели огромный опыт за плечами. Всех, конечно, не перечислишь, но... Валентин Иванов, Эдуард Малофеев, Виктор Прокопенко — такого калибра были люди! И они два года, как говорится — с отрывом от производства, учились в этой спортивной футбольной школе. Причем им платили стипендию в размере зарплаты, которую они получали, будучи футболистами. У них было полностью государственное обеспечение: экипировка, разъезды, командировки, общежития.
Мы приглашали из-за рубежа ведущих специалистов читать им лекции, несколько раз в год они ездили на стажировки в ведущие клубы мира. Три-четыре выпуска эта школа, пока мы не исчерпали всех наших выдающихся футболистов, у которых были задатки стать тренерами, работала очень эффективно. Потом пошел второй эшелон учащихся, классом пониже, и у государства к школе стал пропадать интерес. В конце концов она потихоньку умерла. После развала СССР в этом смысле была мертвая зона достаточно продолжительное время, но потом мы эту школу восстановили при Академии физкультуры — сейчас это Государственный университет физкультуры и спорта, где есть кафедра футбола. Но нынешняя Высшая школа тренеров никак не похожа на ту, советскую, школу, которая была раньше: очно-заочное обучение, минимум практических и теоретических занятий и стажировок, по-моему, раз в курс они съездят в Турцию... Совсем другой уровень преподавания. Поэтому и выпуски в этой школе далеко не те, что раньше. И это наш провал.
— После крушения Советского Союза договорные матчи стали расхожим понятием. А в советское время были договорняки?
— Тут важно понять, что такое договорной матч, а что такое матч, когда результат устраивает обе стороны. Лобановский в таких случаях правильно приводил пример: если шахматисты видят, что их устраивает ничья, они могут официально об этом договориться, пожать руки и разойтись. Возникали, конечно, порой ситуации, когда кому-то были нужны очки, а кому-то не нужны. Тренеры — друзья-приятели, футболисты друг друга хорошо знают, чего им в такой ситуации биться? Один клуб как был, так и останется на 7-м месте, а второй может чемпионат выиграть. Вот такой мог быть вариант. Я говорю о том, что если покупные матчи и были, то единицы, а остальные договорняки такого вот рода. Или. Вылетает, предположим, какая-то команда из лиги, а решающий матч предстоит с командой из того же министерства — вполне могли договориться через руководство министерства. К примеру, был Тяжмаш в Днепропетровске. Директор завода Макаров мог позвонить директору «ЛОМО»: «Мы вылетаем, скажи своим, чтобы не упирались...» — «Нет проблем!» Вызывает тренера: «Тут такое дело, товарищ звонил, не убивайте народ, хорошо?» Я рассуждаю гипотетически, это сейчас внимательно следят, чтобы у одной фирмы не было несколько команд на балансе, чтобы не возникал конфликт интересов. Или вот еще какая ситуация могла быть раньше, в которой, кстати, обвиняли покойного Лобановского. Первый секретарь ЦК Украины Щербицкий мог позвонить ему и сказать: «Имей в виду, выиграете у «Таврии» — положишь партийный билет!» Но денег в таких случаях никаких не было, конечно. Их вообще не было около футбола тогда. Сколько мы тогда ни собирали комиссий, так никого ни в чем не уличили.
— «Московский «Спартак» и остальные клубы, задававшие тон в нашем футболе в 1990-е годы, обращались к Вячеславу Колоскову с просьбами перевести заработанные футболистами швейцарские франки за границу. Колосков помогал, именно его подпись стоит на всех официальных письмах в УЕФА с просьбой перечислить средства, заработанные российскими клубами в еврокубках, на иностранные счета...» Как прокомментируете? Это они так налоги скрывали?
— Да, я действительно разрешал, но при чем здесь налоги? Налоги — это не мое дело, а дело соответствующих контролирующих органов. Клубы часть средств оставляли на зарубежных счетах для того, чтобы обеспечивать свое участие в соревнованиях, сборах за границей и так далее. Это не запрещалось ни нашим законом, ни законом УЕФА. Команды, которые получали деньги за участие в европейских кубках, часть средств аккумулировали на своих счетах за рубежом. Причем все это делалось гласно: УЕФА присылало нам цифры, сколько они заплатили конкретному клубу, клуб писал нам бумагу, мы давали ему официальное разрешение, все регистрировалось. Ничего здесь я не вижу. Это была помощь клубам.
— Изменился ли на Вашей памяти отечественный футбольный болельщик?
— Я начал смотреть футбол в 1955—1956 годах, когда был подростком. Болельщики на стадионах были устоявшейся публикой лет 35—45, пацаны проскакивали редко — все-таки не всегда и деньги на билет были. Культура боления была высокая: без оскорблений, хотя и эмоционально, в рамках полученного воспитания. Позже появились фанатские группировки, в которых не было ничего плохого: шарфы, флаги, специальные атрибуты... Но дело не доходило до поножовщины, договоренностей о местах, где группировки будут выяснять отношения на кулаках.
Все это начало развиваться в худшую сторону с потерей общей нравственности в стране, с прекращением какой-либо воспитательной работы с молодежью. Все было пущено на самотек — демократия во всем. Фанатские движения ширились на фоне разрастающегося бандитизма и криминальных фильмов. В их рядах появились качки, специально подготовленные к дракам люди, появились провокаторы, возможно, что появились даже организаторы всех этих побоищ. И здесь на каком-то этапе милиция упустила эту ситуацию из-под контроля. А их же всех было видно даже чисто внешне. Я помню, идут на стадион «Динамо» группой человек в сто, бритые, с наколками, порой с цепями... И никто их не останавливал, пропускали. В этой ситуации что-то может сделать и клуб: поставить своих болельщиков на учет, выдать им удостоверения и так далее. Но этим надо заниматься профессионально и на постоянной основе.
