— Как Вы относитесь к современному телевидению и нужна ли там сегодня цензура?
— В целом отношусь негативно, хотя, как мне кажется, при этом не принадлежу к тем пенсионерам, бывшим руководителям телевидения, которые только бурчат и ничего не предлагают. Сегодня коренным образом изменилась сама концепция телевидения. Изначально телевидение ставило во главу угла — и таким бы ему оставаться — социальные интересы народа: заработную плату, жилье, медицинское обслуживание и так далее. Мы разрабатывали эту концепцию на основе глубоких социологических исследований — для этого был целый институт, — а телевизионная сетка составлялась на основе зрительских ожиданий. А сегодня приоритет в эфире имеют передачи с рейтингами, которые обусловлены игрой на низменных потребностях людей: торгашество, «новый образ жизни», легкие деньги, криминал. Идет оболванивание масс, а не поднятие их культурного, образовательного, морального, духовного уровня от скотства, безграмотности, примитивизма. Цель такого оболванивания очевидна: легче заниматься халтурой.
Если бы существовали художественные советы и творческая взыскательность, то большая часть сегодняшних передач не могла бы появиться на экранах. Раньше в художественные советы входили такие авторитетные люди, как Пугачева, поэт Леонид Дербенев, люди, которым доверял народ, которые всем своим творчеством завоевали такое право; эти люди обеспечивали телевидению высокий художественный вкус. Перед этими экспертами исполняли песни, читали стихи, показывали фильмы. И, скажем, Дербенев мог встать и сказать: «Братцы! А тут ведь никаких стихов-то и нет!» Цензура в виде художественных советов нужна и сегодня, потому что сегодня высокий моральный и художественный уровень телевидения принесен в жертву деньгам. Тотальная коммерциализация, взяточничество стали там обычным явлением. Огромное количество талантливейших людей не хотят иметь с современным телевидением и его боссами никакого дела, потому что знают, что им придется «отстегивать» и «отшпиливать» всем подряд. На телевидении совершенно открыто объявляются суммы взяток, возникли мощные кланы: в юморе, в музыке, в спорте... Минуя эти кланы, на экран не прорваться. Взгляните, в субботний вечер одни и те же 10—15 человек развлекают нас с экранов годами. Их цель — делать деньги, деньги и деньги, так что о качестве продукта речь не идет, только о количестве. Вроде бы юмор, а юмора нет, потому что юмор там, где ум.
Кстати, наш выдающийся и умный одессит-юморист Жванецкий в этих программах не участвует, потому что ему стыдно там находиться. Хазанов тоже в этом не участвует.
Существует формула о предназначении средств массовой информации и телевидения в частности: информировать, просвещать, развлекать — именно в такой последовательности и в равной пропорции. В России же все перевернуто: развлекают прежде всего, и с громадным перевесом во времени по отношению к информированию и просвещению. А как информируют? В первую очередь идут чернушные сюжеты: куда свалился автобус, кого убили и так далее. И это страшно. Это показывают на ночь, поэтому это опасно даже с точки зрения здоровья — человек остается встревоженным. Поэтому, по большому счету, пытаться выяснить, что на самом деле представляет из себя наше сегодняшнее телевидение, в первую очередь должен министр здравоохранения. Раньше мы в позднее время старались пускать мягкие, «пушистые» сюжеты, спокойные передачи типа «До и после полуночи». Чтобы от всего этого веяло добром. Но эти наши гуманные идеи сегодня погублены. У современных телевизионщиков пропал интерес к тому, что на самом деле надо людям. Поэтому я, честно говоря, даже удивлен, что сегодня на телевидении до сих пор остается программа «Жди меня», которая берет свои истоки из знаменитой программы Валентины Михайловны Леонтьевой «От всей души», программы о милосердии. Но и она почему-то считается развлекательной: журнал «Итоги» каждую неделю составляет рейтинги зрительских симпатий серьезных программ, я каждый раз ищу там «Жди меня», но ее нет, потому что она, по мнению телевизионщиков, призвана веселить народ.
— Сегодня и бумага для газет не проблема, не то что при СССР, и за критику на Политбюро не вызовут, и цензуры нет, но в то же время нет и тиражей, да и начальство после разоблачительных материалов в СМИ не снимают, если, конечно, только сама власть не закажет соответствующую публикацию. Почему?
— Потому чго произошло самое ужасное, чего я, как профессиональный журналист, не ожидал. Сами редакции объявили, что письма они отныне не читают, на них не отвечают и не реагируют. Это профессиональное преступление! Значит, вас не интересует, что у народа болит. А интересует вас лишь то, что вам кажется болит у народа. По этой же причине на телевидении начисто исчезли собкоровские сети, которые ежедневно давали один-два сюжета из глубинки от того самого народа. С криками, с болью, с просьбами о помощи. И в этом, конечно, вина журналистов, но она стала производной от безразличия власти к публикациям СМИ. За последние полтора десятка лет я не помню ни одного решения сверху в поддержку критического выступления какой-нибудь газеты или телесюжета по острым социальным вопросам. Не было ни одного официального постановления. Президент может, конечно, почитав свой блог или услышав что-то на своей пресс-конференции, принять решение, но это будет политическая акция, а не конкретная работа по материалам СМИ.
Вы говорите, что сегодня нет цензуры... В прямом смысле слова назвать цензурой контроль за журналистами с помощью денег, как это происходит сегодня, конечно, сложно, если иметь в виду Главлит, цензоров, сидящих при каждой центральной газете, или брошюры о том, что можно писать, а чего нельзя.
Да, раньше цензура кроме районных и многотиражных газет брала на себя все; кстати, западные разведчики получали самую закрытую и интересную информацию именно из районных газет и многотиражек. С исчезновением Главлита в период гайдаровско-чубайсовской демократии у прессы с читателями и с общественным мнением возникли совсем другие отношения, построенные на том, о чем мы с вами уже говорили, — на деньгах, на коммерческом интересе. Поэтому газеты стали быстро разбираться в собственность. Коммерциализация всей жизни общества, политики, СМИ привела к огромному количеству заказных публикаций, которые в иных изданиях определяют лицо этих СМИ. Лицо плохой журналистики. Заказные статьи не требуют журналистских расследований. Корреспонденту не надо куда-то ехать, с кем-то встречаться, что-то исследовать. Под натиском заказухи настоящая журналистика стала исчезать. Мне бы никогда не захотелось вернуться к официальной государственной цензуре, хотя с позиции охраны государственных тайн ее элементы нужны. Но вводить их надо тоже продуманно. Известны ведь случаи, когда разудалые ребята-журналисты что-то напишут там, что-то здесь и потом достаточно сделать сборник таких публикаций, чтобы садиться в тюрьму. Мы в «Труде» однажды -влипли в такую ситуацию. Написали статью об испытаниях какого-то оружия, оказывающего влияние на окружающую среду. Материал прочитали в Госдепартаменте США и решили, что речь в нем идет об испытании нового лазерного оружия и СССР в Томске-2 лет на 20 опередил в этом деле США. До этого мы, как и положено, согласовали эту статью в четырех инстанциях, а надо было в семи. Но мы знали, что семь инстанций не пройдем, а текст был сенсационным. В' результате строгий выговор объявили мне и моему заместителю, а начальника отдела науки освободили от работы. Кстати, мы так до конца и не выяснили, что за испытания тогда происходили. Думаю, что это были испытания крылатых ракет в районе Белого моря. (Смеется.) Такой цензуры, конечно, не надо, но и нельзя на ее месте создавать монстров, которые кичатся своим влиянием, деньгами, связями с властью. Для которых понятие «четвертая власть» смешно и нелепо. Совсем недавно к юбилею горбачевской перестройки и 20-летию закона о СМИ состоялась международная конференция. Она просто приговорила нашу нынешнюю журналистику. И мы действительно низко пали и совсем растеряли наше профессиональное достоинство. Всем нужны деньги и только деньги.
