— Пятидесятые-шестидесятые годы, по Вашему собственному признанию, были лучшими годами в Вашей карьере. Не жалеете, что в семидесятых Вы из-за Александра Исаевича поссорились с властью и оказались в отрыве от родины? Укротила ли эмиграция Вашу творческую свободу?
— Конечно, не жалею! Точно так же я поступила бы еще сто пятьдесят раз, если бы сложилась такая же ситуация. Это был мой дом — я имела право туда пускать того, кого хотела.
Эмиграция абсолютно не сказалась на моем творчестве. Другое дело, что я не успела спеть здесь какие-то оперы, которые там спеть было невозможно. Особенно из русского репертуара. Зато на Западе я сделала много таких записей, которые не сделала здесь. У меня ведь в СССР практически не было записей! Я уехала за границу в 47 лет, а оставшиеся после меня записи можно было пересчитать по пальцам. А там я записала массу камерной музыки. Романсы Глинки, Чайковского, всего Мусоргского, Римского-Корсакова, Прокофьева... Несколько больших альбомов русской классики. «Леди Макбет Мценского уезда» в первой редакции Шостаковича с Лондонским симфоническим оркестром. Дирижировал Ростропович. Записали «Пиковую даму», «Тоску», «Бориса Годунова», «Войну и мир» Прокофьева, много чего...
Другое дело, что к пятидесяти годам человек, сделавший карьеру, обязан ею пользоваться, а она у меня вся осталась в Советском Союзе. У меня просто отобрали мою жизнь! Двадцати трех лет, которые я пела в Большом театре, уже больше никогда не будет. Все свои лучшие силы я оставила там, и, конечно, в пятьдесят лет уже не можешь позволить себе сделать того, что можешь позволить в тридцать. Но, повторяю, я ни о чем не жалею, потому что мы же не деньги туда поехали зарабатывать, мне со Славой и здесь было всего достаточно, хотя, конечно, здесь за все это надо было работать в десять раз больше, чем на Западе. Никакой творческой подпитки с родины мне за границей нужно не было. Я была настолько в ярости от того, что все это произошло! Не могла даже слышать слова «Советский Союз». Мы вылетели как пробка на два года в «творческую командировку». Причем нас выставили без копейки денег! И нам надо было начинать все с нуля. И это при том, что и я, и Слава отработали в Советском Союзе по тридцать лет. Но все осталось дома: дача, квартира, машины...
Это был скандал. Огромный скандал! Но на Западе у нас не было никаких материальных проблем, потому что нас там уже знали, много лет до этого мы туда уже ездили. И когда мы уехали из СССР, за границей нас лишь спрашивали: «Куда хотите?»
Москва, октябрь 2010 г.
АРМЕН ДЖИГАРХАНЯН
Джигарханян Армен Борисович — руководитель Московского драматического театра под руководством Армена Джигарханяна. Родился 3 октября 1935 г. в Эривани, Армения. Занесен в Книгу рекордов Гиннесса как самый снимаемый российский актер. Кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» II, III и IV степеней. Народный артист СССР.
— Советский Союз разрушали в том числе и потому, что считали его тоталитарным государством. Казармой. А я тут как-то наткнулся на Ваши слова, что Россия, несмотря на демократию 1990-х, — до сих пор крепостная страна.
— Это мое убеждение и мои слова. Уж не знаю, правда, применительно ли это к нашей атомной энергетике... (Улыбается.) Наши люди — крепостные, они больше положенного не переварят, не придумают новое, напротив — будут молиться, чтобы все оставалось как есть. Я говорю во всеуслышание — если кто-то обижается, могу извиниться: я рад что русский театр — это крепостной театр. Потому что иного в России не дано: либо крепостной, либо плати столько, сколько платят эти проклятые капиталисты...
Бродят у меня сегодня всякие мысли... Что живем мы очень бедно, я говорю о театре, не знаю, что происходит с атомной энергетикой. Но мы не готовы, как на Западе, спонсировать театр за счет капиталистов, потому что таких капиталистов надо еще воспитать. А с нынешними мы все обязательно обосрем. Да, у нас крепостное государство, и не надо этого стесняться. Я, например, прекрасно осознаю, что мой театр — крепостной, поэтому я спокойно прошу у государства «на кофе». И мне этого не стыдно, потому что в результате будет спектакль. А изображать из себя Жан Жака Руссо... не смешите публику! {Смеется.)
— В середине 1990-х Вы создали собственный театр. С высоты режиссерского опыта можете сказать, как изменились актеры после распада Советского Союза?
— Идея создать собственный театр пришла мне в голову потому, что мне просто стало жалко ребят моего курса во ВГИКе, которые уходили практически на улицу. А у нас к тому времени уже было несколько снятых на пленку спектаклей, которые мы могли играть. Но мои актеры тоже уходят... (Огорченно.) То ли из профессии, то ли другими становятся, курвят-ся — употреблю страшное слово. Или. Ты взял актера, связывал с ним определенные надежды, а он на репетициях начинает вдруг такие вещи выделывать — в моем представлении, как в плохом театре, есть такое выражение. И я начинаю думать: «Боже мой! Как же от него избавиться, он же будет разносить зловоние в театре, он же нас заразит венерическими болезнями!» Как говорят, распоясался артист. Для меня это очень непростая проблема. В таких ситуациях у меня нет человеческой жалости, я говорю себе: «Слава богу, что это произошло!» А дальше: надо или расставаться, или перевоспитывать — не знаю, разные ситуации бывают.
У некоторых поры настолько открываются и выходит такое, что я вижу — это просто мой враг по моему пониманию жизни, и отныне он или она будут играть пьесу, в которой были задействованы, для других зрителей. Это тяжелый процесс, но хорошо, что он есть — зачем держать рядом человека, который будет тебе капать цианистый калий.
Сегодня театр живет очень тяжело... И вот в таких условиях вдруг оказывается, что твоя команда — я не хочу говорить резких слов типа «предательство» — оказалась на самом деле не твоими людьми. Я имею в виду труппу, группу, артистов... Происходит разочарование, как в любви. Абсолютно точно так же, как и в любви! Не тот запах, другая кожа... каждый взрослый мужчина знает, что это такое, и каждого из нас обязательно в жизни ждет такой сложный путь. Но я же все равно живу: я делаю усилие, поднимаюсь, начинаются новые репетиции... и ко мне начинает поступать новая органическая информация о людях.
Москва, май 2010 г.
СТАНИСЛАВ ГОВОРУХИН
Говорухин Станислав Сергеевич — режиссер, депутат Госдумы. Родился 29 марта 1936 г. в городе Березники Пермской области. Открыл для кинематографа Владимира Высоцкого в фильме «Вертикаль». Снял 11 художественных, 4 публицистических фильма, написал 14 сценариев и 3 книги.
— После гибели Советского Союза Вы сняли поистине народный фильм «Ворошиловский стрелок», который недвусмысленно отвечает на главный вопрос 1990-х: как бороться с беспределом, если бездействует власть. Но морально ли добиваться справедливости незаконным путем?
— В юридическом плане герой Ульянова действует, конечно, незаконно, но в человеческом плане абсолютно оправданно. Если правосудие отказывается наказывать виновных, что же остается гражданину? Только сделать это самому. Герой Ульянова берет на себя роль правосудия, которое в данном случае на стороне бандитов. На его месте так поступил бы любой человек, но только мысленно. Мысленно каждый из нас так и поступает тысячу раз. Просто далеко не у каждого в схожей ситуации хватит мужества совершить такой поступок, а у этого старика хватило! Он не боялся фашистов, а уж этих подонков тем более... «Ворошиловский стрелок» я считаю своим лучшим гражданским фильмом. Самым нужным и своевременным.
