Подобное приписывание называется «выдергиванием». Это «выдергивание» является основополагающей чертой бандитствующей журналистики. Теперь посмотрим, «выдергивает» Пионтковский или нет…
Если бы Черкесов сказал, что «наша корпорация подобна крюку», то ему можно было бы вменить все значения метафоры «крюк», адресующие к пыточной. Но Черкесов пишет: «Падая в бездну, постсоветское общество уцепилось за этот самый «чекистский» крюк. И повисло на нем»…
В пыточной не цепляются, падая, за крюк. Там на крюк подвешивают.
Пионтковскому могут быть чужды альпинистские смыслы метафоры «крюк», близкие тем слоям советского общества, которые страстно откликнулись на песни Высоцкого:
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк.
И молимся, чтобы страховка не подвела.
Но он не может не понимать, что за пределами узкого рафинированного интеллигентского круга у данного образа существует именно такой контекст. Навязать образу противоположное значение, конечно, можно. Но не без издержек для реноме. В том числе, для реноме в очень узкой группе почитателей, которая и так готова ненавидеть все, что в чем-то не соответствует ее собственной субкультуре.
Но Пионтковский не для этого узкого круга пишет. Он почему-то вдруг решает заняться не своим делом. Дело это несимпатичное. По зову сердца им не занимаются. Бандитская журналистика (она же «черный пиар») — удел хорошо оплачиваемых профи. Тех, кому правила, нормы (не дай бог — принципы!) — чужды и отвратительны. Пионтковский — не из этой когорты. Что (или кто?) побуждает уподобляться известным черным пиарщикам? Сами эти пиарщики? Их хозяева? Кто-то третий?
И что же все-таки так задевает в статье Черкесова? Что и кого? Если мы поймем — что, то можно точнее ответить и на главный вопрос — кого. А это и значит, что мы продвинемся в понимании устройства некоего интересующего нас конфликта, названного нами «качели».
Что же по сути делает Черкесов?
Он ведь не публицист — он высокое должностное лицо.
И вот это должностное лицо заявляет, что оно является носителем некоего «классового» (корпоративного, квазикастового — в любом случае, макрогруппового) начала. При этом данное лицо подвергает критике сложившуюся практику классового поведения, показывая, что эта порочная практика несовместима с претензией класса на властную роль.
Сложившуюся практику лицо вежливо именует «невоинской». Ее также можно назвать «хватательно-кусательными рефлексами». Лицо критикует рефлексы. Обладатели рефлексов должны по этому поводу начать рычать. Но почему рычит Пионтковский?
Кроме того, лицо выходит за бюрократические рамки, предполагающие, что начальник вообще и принадлежащий к данной группе в особенности должен мычать, блеять, а также перечислять достижения своего ведомства. Желательно в такой суконной форме, чтобы никто не мог ни на что реагировать.
Согласитесь, не в интеллигентских — сколь угодно диссидентских — правилах беситься по поводу нетипичного поведения представителя правящего класса. Особенно, если это поведение носит некомплиментарный по отношению к классу характер.
Но ведь бесятся! И как! Одних кошек, потерявших желанный для них кетамин, для такого бешенства явным образом недостаточно.
Разбираясь с этой странностью, надо что-то взять за отправную точку. Что же?
Беспрецедентность статьи В.Черкесова фиксируется, вне зависимости от отношения к автору и статье, во множестве высказываний. Внутри этого разнородного массива высказываний (от Хинштейна и Соловьева до Пионтковского и Латыниной) есть только одно консенсусное утверждение. Суть его в том, что по отношению к «сословной норме» появление такой статьи нетипично.
То, что мы попытаемся далее проследить, касается не ПРИЗНАНИЯ различия между «сословной нормой» и поведением Черкесова, а ОЦЕНОК поведения, нетипичного в сравнении с некоей «сословной нормой».
Класс или сословие (в любом случае — макросоциальная группа) пребывает в состоянии непроартикулированности. И либо беспомощно бормочет (отчитывается), либо молча активничает («хватательно-кусательным» образом). Наконец, кто-то из его представителей по каким-то причинам нарушает это правило и начинает осмысливать роль своего сообщества в процессе, причины, обусловившие такую роль, возможные пути преодоления сложившейся ситуации и прочее. Называется это — «просыпающееся классовое самосознание».
Путин как общенациональный лидер не может быть лидером классовым. Да и не хочет. О наличии класса трубят непрерывно. Сами чекисты вроде бы понимают себя именно как класс. Но ведут себя ГРУБО-сословным («хватательно-кусательным») образом. По всем показателям это поразительно начинает напоминать номенклатуру позднебрежневской эпохи. С той лишь разницей, что положение намного сложнее: объемы «хватания» несопоставимы с той эпохой, «кусание» куда как жестче, нет даже остатков системообразующей идеологии, их в лучшем случае заменяет патриотический пиар, который вот-вот прикажет долго жить. Общество разорвано на взаимонепонимающие социальные среды, мировая обстановка усложняется и так далее.
И все же сходства между перестройкой и нынешней суетой вокруг статьи Черкесова нельзя не заметить. Эта суета по сути является «микроперестройкой-2». Или — «микроперестройкой а ля чекизм».
Микро-то она микро, но где микро, там и макро. В сущности именно в этом смысл моего столь дотошного анализа.
В чем же сходство? В том, что и в 1989 году можно было поступать по-разному. Можно было попытаться активизировать классовое самосознание. И через это спасти класс, а вместе с ним и страну. А можно было уничтожать и класс, и страну.
Спросят: «А почему нельзя было уничтожить так надоевший и в целом бесперспективный класс и сохранить страну?» Прежде всего, давайте зафиксируем, что произошло другое. Зафиксируем, далее, что в стране не было альтернативных политически дееспособных классов. Зато были конкурирующие элиты. В том числе и те, которые осуществляли стратегию карнавала.
Итак, класс сбросили, страну пустили под откос. СССР нет. Осталась Российская Федерация. Внутри нее стал формироваться (и одновременно стремительно разлагаться) новый как бы цементирующий политический класс — так сказать, чекистский.
Если класс сгниет, то и Российская Федерация полетит под откос. Потому что опять все обстоит тем же самым образом. Конкурирующих дееспособных классов нет. Но есть странные элитные акторы, выявлением которых мы и пытаемся заниматься.
Этим акторам нужен новый карнавал? И они по этой причине атакуют любые признаки появления у «чекистов» классового самосознания ровно теми же репрессивными способами, которыми атаковали ростки номенклатурного классового самосознания в период перестройки?
Если подобная логика имеет место, то, согласитесь, дело серьезное. А если нет… Да, предъявленный мною к рассмотрению текст Пионтковского — это шедевр. Но если у шедевра есть только автор по фамилии Пионтковский и нет бэкграунда, то я ломлюсь в открытую дверь. Или, как минимум, подменяю предмет исследования. Начинаю заниматься не герменевтикой информационной войны, не обнаружением неявного субъекта информационных атак, а идеологической полемикой. Либо — либо…
