Повторяю, это написано не абы где, а в газете «Известия» и не абы когда, а в преддверии празднования 60-летия Победы.
Как мне представляется, данное ноу-хау принадлежит не отдельному деформированному сознанию. Оно принадлежит коллективному сознанию, которое, выдвигая подобное ноу-хау, повествует одновременно о своем устройстве.
Устроено же оно по принципу превращения, то есть разрыва между формой и содержанием. Форма — праздник. Содержание — Победа. У Победы есть смысл. Точнее — смыслы. Победа может праздноваться постольку, поскольку она является историческим свершением. Но для того, чтобы она была историческим свершением, нужна История. Более того, нужна метафизика. Для Великой Победы она, безусловно, нужна. Потому что Великая Победа адресует к метафизической коллизии победы Добра над Злом.
Теперь представим себе, что нет ничего. Нет метафизики. Нет Истории. Нет свершений. Нет смыслов. Но есть праздник.
Рассмотрим предельный (и предельно омерзительный) вариант. Нет Христа, нет крестной муки и воскрешения, нет христианского смысла в Истории. Но все мы празднуем — и Рождество, и Пасху… В итоге получается, что если какой-то странный чудик «зачем-то подставился и оказался распят», то единственный позитив его чудачества состоит в том, что он позволил нам выпивать и закусывать несколько раз в год.
Но тогда мы должны выпивать и закусывать в максимально расширенном коллективе. В этом коллективе, безусловно, найдется место не только тем, кому было сказано: «ваше время, и власть тьмы», но и самой этой тьме. Тьма и Свет должны выпить, закусить и пройти бок о бок по некоему постмодернистскому подиуму.
Что в принципе отделяет предложение газеты «Известия» от моего предельного описания? Мне кажется, что никакой принципиальной разницы нет. Но поскольку мое предельное описание является одной из фаз превращения, то абстракция, которую я изложил, подтверждается экспериментальным историческим материалом нашей эпохи. Я мог бы привести еще много таких подтверждений.
Голодная форма хочет насытиться оксюморонами — коктейлем из взаимоотрицающих содержаний. Но каким образом она может залить в себя эти содержания? Только умертвив их. Смысл должен стать мертвым — превратиться в музейный экспонат. Живой орел начнет клевать живую змею, а чучело орла может стоять в музее рядом с чучелом змеи.
Рассмотренные нами конкретные примеры позволяют описать инволюционную траекторию, по которой движется анализируемый процесс превращения. Можно выделить несколько закономерно сменяющих друг друга фаз этого процесса.
Первая фаза превращения — отрыв формы от содержания.
Наша жизнь заполнена бессодержательными формами. Легче всего это уловить по бессодержательности нынешних праздников.
Признаем, что у большинства наших праздников нет содержания. И, зафиксировав это отсутствие в качестве первой фазы, оговорив, что освобождение от содержания требует издевательства над ним (глума), пойдем дальше.
Вторая фаза превращения — эйфория в отсутствие содержания.
Если у праздника нет содержания, то как праздновать? Понятно, как. Побольше хлопушек, визга. Соберем всех подряд, выпьем пива, поколготимся и порадуемся тому, что изгнали содержание. «Ура, ура, его нет! А мы есть!»
Третья фаза превращения — усиленное кривляние.
Просто кричать «ура! ура!» скучно. Вернуть содержание невозможно. Тогда вспоминают, что для разрыва с содержанием использовалось глумление, и возвращают глумление. Но это не возвращение к первой фазе. Тогда глумление соседствовало с содержанием. И потому его можно назвать первичным. Теперь оно становится вторичным. То есть особо оболваненным. Уже непонятно, над чем глумимся, но глумимся. Просто кривляемся.
Четвертая фаза превращения — некрофилия.
Устали кривляться. Вернуться к содержанию нельзя. Оно убито и валяется на помойке. Но можно приволочь его с помойки. И начать заново использовать. Только не говорите мне, что этого нет. Что «пионеры» в красных галстуках под барабаны и горн не подают жратву оборзевшим идеологическим некрофилам.
Пятая фаза — гибридизация.
Поиздевались над убитым смыслом. Убедились, что он обезврежен. А почему не добавить к нему такой же противоположный и обезвреженный? В сущности, приведенная мною статья в «Известиях» предлагает именно это. И не она одна. Это обычный постмодернистский прием? Скоро обычным приемом станет и многое другое.
Шестая фаза — «вой в пустоте».
Соединили все со всем, все окончательно обнулили. Устали. Разойтись тоже не могут. И начинают выть. Просто выть? В каком-то смысле просто… А в каком-то и не вполне просто. Потому что так воют, когда чего-то ждут. И понятно, чего.
Седьмая фаза — торжество антисмысла (антисодержания). То есть окончательная мутация.
Наконец, то, чего ждали, приходит. Можно дожидаться, пока оно придет. И просто размышлять о том, на какой фазе превращения мы находимся, коль скоро уже без всяких внутренних сомнений говорится «господа чекисты».
А можно описать это как вызов. И спросить претендентов на роль политического субъекта, что они собираются делать с этим вызовом? И понимают ли, что их дальнейшее распухание в отсутствие самодостраивания означает ускорение превращения? А превращение это заденет не только их самих, но и все общество. Оно и без них превращается. Но когда идет столь страшный макросо-циальный процесс, то шанс на его преодоление состоит в том, что некая элита, осознав последствия развития процесса, начинает его останавливать.
Способна ли чекистская элита останавливать такой процесс? Для этого она должна понаблюдать за собой. И поразмышлять по поводу соотношения «чика» и «цыка».
Что же касается меня, то я считал и считаю, что «не думать о черном медведе — значит думать о белом».
Не распухать от «чика» — значит самодостраиваться до «цыка». Самодостройка — это инициация. Любое восходящее преодоление заданности — это инициация.
Распухание — это контринициация. Любое нисходящее преодоление заданности — это контринициация.
Не будет инициации — будет контринициация. Не люблю пресловутое «третьего не дано», но в данном случае это именно так. Государство — форма. В чем содержание? Как мы уже говорили, в том, чтобы народ осуществлял свое историческое предназначение. Народ осуществляет его в истории.
Есть исторические моменты, когда он делает это в максимальной степени. Является ли Великая Отечественная война таким концентрированным выражением триумфа исторического предназначения народа, а значит и триумфа формы, реализовавшей это содержание? Безусловно, так. Многие под это подкапываются, но народ пока достаточно твердо на этом стоит.
К 2005 году единственным консенсусным праздником для граждан России оставался День Победы. Что нужно сделать, чтобы и его не было? Что нужно для того, чтобы Форма не просто отказалась от Содержания, а реализовала Антисодержание?
