Жуков был устранен, но армия осталась. И пока она, с изначально присущим ей коммунистическим началом, существовала, Хрущев – антикоммунист, типичный носитель биологической сущности – не мог чувствовать себя спокойно. Сделав министром обороны политически безликого и лично преданного ему Малиновского, развернув небывалую партийно-политическую работу в войсках, которая к тому времени приносила больше вреда, чем пользы, Никита Сергеевич приступил к форменному издевательству над вооруженными силами.
Сокращения личного состава – сначала на 600 000, а спустя год еще на 1 200 000 человек – нанесли серьезный удар и по самой армии, и по настроениям в войсках. Из частей были уволены почти все оставшиеся на службе фронтовики, которые в войну занимали не рядовые, а командные должности. Причем многим не дали дослужить несколько месяцев до пенсии. Наряду с ветеранами на улицу выбрасывали вчерашних выпускников военных училищ. Если это были инженеры, техники, военные строители, они еще имели шанс получить работу по специальности «на гражданке». А что было делать, скажем, командирам, подводникам или летчикам-истребителям?
Тех, кто остался в строю, тоже ждала несладкая судьба. Их, не сообразуясь с воинской специальностью и тем более с личным желанием, спешно переодевали в артиллерийскую форму и направляли в точки, расположенные в тайге и пустынях. Дело в том, что верховный главнокомандующий Хрущев с присущей дилетантам самоуверенностью надеялся все оборонные задачи решить при помощи ракетных войск стратегического назначения. Он «запамятовал», что и занимают, и удерживают территорию не ракеты, какими бы совершенными они ни были, не ядерные боезаряды, а обыкновенные солдаты, чаще всего – пехотинцы. Но поскольку «верховный» решил – так оно и будет. Состав сухопутных войск уменьшался на сотни тысяч и миллионы солдат, уничтожался надводный флот, совсем недавно ставший океанским. В авиации «живьем» резались великолепные фронтовые бомбардировщики Ил-28, стратегические воздушные ракетоносцы, до сих пор непревзойденные бомбардировщики 3М, М4, М50, М52 и совсем уж фантастический, правда, не доведенный до окончательного вида М56, сконструированные Владимиром Михайловичем Мясищевым.
В области военно-технической политики тоже царил волюнтаризм. Какой из образцов будет взят на вооружение, решалось исходя не из нужд армии и флота, не из состояния вероятного противника, не из принятой стратегии и тактики, а из личных взаимоотношений конструкторов и руководителей оборонных ведомств с первыми лицами партии. И надо сказать, что эти взаимоотношения нередко приобретали причудливый характер. Работал сын Хрущева Сергей (тот самый, который сейчас живет в США и вещает, как он всегда мечтал вырваться из коммунистического ада в свободную страну) в КБ у Туполева – и технически устаревшие самолеты Андрея Николаевича отодвигали в сторону более совершенные аналоги Мясищева. Работал ближайший родственник Никиты Сергеевича у Челомея – и брались на вооружение ракеты последнего, которые при сравнительных испытаниях проиграли ракетам Лавочкина.
Талантливому конструктору Семену Алексеевичу Лавочкину вообще не повезло: во время войны его истребители встретили жестокую конкуренцию со стороны детищ семейства Микоянов. Но характеристики ЛаГГов и МиГов оказались хотя бы примерно равными, и не имевшему родственников в Политбюро Семену Алексеевичу пришлось уступить, перейдя в ракетную отрасль. Однако там ему пересек дорогу Челомей. И хотя надежность ракет Лавочкина оказалась на порядок выше, ему и здесь пришлось уступить. (Ситуацию в ракетной отрасли, сложившуюся в то время, метко отражала народная прибаутка: «Янгель работает на нас, Королев – на ТАСС, а Челомей – на унитаз».) И все потому, что человек биологический в очередной раз победил человека социального. Личные интересы конструкторов и руководителей разных рангов опять возобладали над потребностями общества.
Очень нелегко порой разобраться, где срабатывал биологический инстинкт людей, от которых многое зависело, а где велась просчитанная политика, направленная на уничтожение иммунной системы великой державы с самым прогрессивным по задумке общественно-политическим строем. В первую очередь такая политика обращается против силовых структур. После искажения пропорций в развитии вооруженных сил, ослабления целых видов и родов войск, а также крупных войсковых структур по законам жанра системного разрушения следовало приступить к разгрому элементной базы, то есть личного состава. Именно это последовательно осуществлялось в последние годы властвования Хрущева и на протяжении почти двух десятков лет правления Брежнева.
Чего стоит пропагандировавшийся Хрущевым образ майора Ярослава Чижа, который после сокращения подался в свинари! Вот, мол, где ваше истинное место, товарищи офицеры. Все профессии почетны, но попробовал бы государь сделать аналогичное предложение царскому офицеру. В самые тяжелые для советской армии времена мне довелось работать с Сергеем Федоровичем Ахромеевым – бывшим начальником генерального штаба, маршалом Советского Союза. Тогда готовилась книга «Хорошо забытое старое», где делались попытки проследить закономерности отношения общества к армии в критические моменты истории. Сначала приводились рассуждения генералов Е. И. Мартынова и А. А. Свечина об антиармейском движении накануне русско-японской войны и революции 1905 года, а затем Сергей Федорович комментировал их с позиций современности. Получилась удивительная картина: так называемые пацифисты в целях развала государства применяли одни и те же приемы что в начале XX века, что в конце.
Прежде всего нужно было подорвать морально-психологическое состояние солдата и офицера, их уверенность в правоте дела, которому они служат, а следовательно, и готовность рисковать всем, вплоть до собственной жизни, ради его защиты. Эту цель преследовала целая система мероприятий, начиная с бытового уровня. Уставы требовали от военнослужащего защищать честь и достоинство граждан. Но на практике при разборе любого бытового скандала, произошедшего на улице, виноватым оказывался вступившийся за честь граждан военный, якобы превысивший меры самообороны. Причем обычно командование части не защищало своих перед милицией и комендатурой.
Военнослужащего с момента принятия присяги приучали к тому, что он всегда виноват: где-то не заметил старшего по званию и не отдал честь, плохо почистил бляху на ремне, в уединенном месте ночью закурил на ходу – сразу в комендатуру, под арест. А уж исполненные человеконенавистничества работники комендатуры (кто еще пойдет туда служить?) сделают все, чтобы попортить тебе карьеру.
Вовсю усердствовали в этом отношении армейские парткомы и политические органы. Вместо обучения личного состава тому, что пригодилось бы на войне, они бесконечно разбирали «кухонные» жалобы жен и тещ, случаи недостаточного угодничества перед командирами. По меткому выражению одного известного летчика-испытателя, «если неграмотными действиями при испытаниях ты нанес ущерб государству в миллиарды рублей – ничего тебе не будет, но если не с той женщиной поцеловался – строгий партийный выговор и неполное служебное соответствие».
Совсем уж дикий вид приобретал комендантский надзор за офицерами в Группе советских войск в Германии. Все пути в Берлин тогда вели через станцию Шенефельд, где располагался и одноименный аэропорт. Кто-то когда-то решил, что советским офицерам и членам их семей появляться в Берлине не надлежит, хотя в советской зоне немецкой столицы можно было увидеть американского солдата, который спокойно разгуливал по улицам с бутылкой советской водки в руках, купленной в магазине «Наташа». Но что положено Юпитеру. В общем, солдаты из выполнявшей комендантские функции Карлсхорстской бригады носились по железнодорожным платформам и буквально хватали за рукав мужчин, подозреваемых в том, что они – советские офицеры, и их возможных жен. И все это под недоуменными взглядами привыкших к дисциплине, порядку и субординации немцев.
