Генерал мгновенно представил себе, как министр обороны докладывает верховному главнокомандующему, тому дается порядка пяти минут на принятие решения, по окончании срока открывается ядерный чемоданчик, нажимается красная кнопка и. «А если это провокация, на которые так щедры в последнее время кремлевские руководители? Все, как обычно, свалят на армию, стрелочником окажусь я. Меня же расстреляют! А если молча пропустить ракеты? Тогда и расстреливать будет некому. Пусть летят!» О том, что рассуждал он именно так, генерал признался сам несколько позже. А тогда, выдержав паузу под напряженными взглядами подчиненных, набрал на аппарате закрытой связи номер ЦКП ПВО страны, осторожно осведомился, кто сегодня дежурит, и, узнав, что его старый товарищ, вздохнул: «Понимаешь, Иван, у меня тут незадача.» – «А ты газеты у себя в Германии читаешь? Открой “Известия” на четвертой странице. Там предупреждают о возможном входе в атмосферу болида именно в это время. Возможно его расщепление на множество осколков. Все понятно?» Тогда стало понятно, и все с облегчением вздохнули.
Но потом возникли не менее серьезные сомнения. А если завтра и правда война? Каким образом будет разрешаться конфликт между общественным долгом и личной безопасностью генерала? Сигнал о его поведении в данной ситуации более чем тревожен.
Разгром армии между тем продолжался на всех уровнях – от унижения отдельных военнослужащих до постановки перед войсками несвойственных им задач.
Как уже упоминалось, в казармах установился уголовный по своей сути режим. Его мягко именовали «неуставными взаимоотношениями», а на деле это были негласно поощряемые командованием, во всяком случае покрываемые им, садистские издевательства старослужащих солдат над молодыми. В год они уносили тысячи жизней; десятки тысяч молодых людей становились в армии и на флоте физическими и нравственными калеками. Каждый день дежурные по штабам и управлениям военных округов получали десятки сообщений о травмах, убийствах и самоубийствах, вызванных такими «неуставными» отношениями. А сколько таких инцидентов было скрыто от командования!
Некоторые офицеры пытались вскрывать подобные факты, предавать их огласке, доводить ЧП до предписанного законом завершения. Но кто-то всегда прятал такие дела подальше от посторонних глаз. Опять личные интересы командиров и политработников превалировали над потребностями общества. В результате у народа выработался стойкий иммунитет к военной службе, люди пытались сделать все, чтобы уберечь сына от возможной расправы в ставшей бандитской казарме. В ход шли подлоги, взятки, процветало дезертирство. И людей можно было понять.
Как это сказывалось на боевой готовности армии, пояснять не нужно. Количество уклонистов от воинской службы исчислялось сотнями тысяч. Тот, кто попадал в казарму, превращался не в доблестного защитника Родины, а в забитого раба, ждущего подходящего случая, чтобы дезертировать или рассчитаться с обидчиками. Позже у одного из первых лиц Главного политического управления армии и флота спросили, каким образом проглядели столь опасные явления, почему не принималось адекватных мер для их пресечения? Ответ был простой: «Недооценили». Мы не называем фамилию этого военачальника, потому что считаем его одним из самых честных и справедливых политработников высшего звена в то время. Но до сих пор непонятно, как можно было недооценить очевидное, известное всем. Или критерии оценки были другие?
К месту будет сказать несколько слов о военных политработниках времен разложения страны и армии. Они, видимо, были нужны, когда должности первых командиров и начальников штабов Красной Армии занимали буржуазные военспецы, за которыми требовалось осуществлять надзор от имени новой власти. Но уже во время Великой Отечественной. Каждый из нас без труда назовет десятки фамилий прославленных летчиков, моряков, танкистов, командиров всех родов войск, рядовых бойцов-пехотинцев, партизан и подпольщиков, проявивших мужество, героизм и воинское мастерство на полях сражений. А попробуйте назвать десяток комиссаров и политработников. Политрук Клочков? Скандально прославившиеся начальники политорганов Хрущев и Брежнев? Все? Не мало ли?
Отечественную войну большинство ныне живущих знают только по книгам. Но те политработники, которых пришлось видеть, с которыми довелось служить, вызывали чаще всего издевательские усмешки. Почему-то эти люди присвоили себе право говорить и оценивать все с позиций партии, хотя командиры, инженеры, работники штабов были такими же коммунистами, как они. Между тем политработники не вносили заметного вклада ни в учебно-боевой процесс, ни в подготовку кадров, ни в испытательскую работу, ни в повседневную деятельность войск.
Достаточно вспомнить последних политработников крупного ранга. Один из них – Дмитрий Антонович Волкогонов. Сначала он был хорошо известен как автор страстных антиимпериалистических, антизападных книг. А потом, когда Дмитрий Антонович стал генерал-полковником и претендовал на звание главного идеолога Вооруженных Сил, его антикоммунистические книги оказались не менее страстными. Такой вот коммунист-антикоммунист, сын некогда репрессированного «борца со сталинизмом».
Другой крупный политработник, один из последних представителей этой «почетной» профессии – Николай Андреевич Моисеев, тоже генерал-полковник. Он приехал в ГСВГ как член военного совета – начальник политуправления вместо убывшего на должность начальника Главного политического управления Алексея Дмитриевича Лизичева. После обходительного Алексея Дмитриевича он поражал всех грубостью, граничившей с хамством.
Моисеев не стесняясь матерился при женщинах, «тыкал» всем подряд, невзирая на возраст и пол, а оскорбить человека было для него удовольствием. Он ставил перед подчиненными невыполнимые задачи, а потом сурово спрашивал за их невыполнение.
Наблюдая столь неадекватные действия старшего политического руководителя, люди успокаивали себя: мол, зато делу предан – ради защиты страны и коммунистического строя ни перед чем не постоит. А как все вышло на самом деле? В августе 1991 года Моисеев был уже начальником политуправления сухопутных войск. Но пока главнокомандующий Варенников метался по стране, пытаясь спасти положение, член его военного совета будто куда-то пропал, зато позже объявился в коммерческих структурах. Как тут не вспомнить обязательную запись в личном деле каждого политработника: «Делу Коммунистической партии предан»?!
Отбросив все эмоции по поводу самовлюбленных, не выполнивших своей главной задачи политработников, можно констатировать: такое их поведение в критической для страны и армии ситуации было предопределено системно. Они не вписывались в структуру системы управления таким специфическим организмом, как Вооруженные Силы. Кем политработники были при принятом единоначалии? Если заместителями командиров, то какое право они имели контролировать действия своего прямого начальника и докладывать о них в вышестоящие политорганы? Если выполняли функции контроля, то как могли подчиняться контролируемому субъекту? Короче говоря, когда эти отделы распустили и превратили в службы по воспитательной работе, никто о них не сожалел.
Убогое зрелище представляли собой кадровые органы в эпоху разложения страны. О коррупции и семейственности в них ходили легенды, и не без основания. Вся их деятельность, планы по выдвижению кадров и формированию кадрового резерва были тайной за семью печатями. Допускались чудовищные диспропорции в начислении должностных окладов, обеспечении квартирами и присвоении званий офицерам разных категорий. К примеру, офицеры-испытатели Военно-воздушных сил обладали высочайшим профессиональным уровнем, образованием и специальной подготовкой, имели ученые степени, ордена и другие награды, многие из них рисковали жизнью во имя спасения других. Они ждали квартир годами, иногда десятилетиями, нередко уходили в запас майорами и получали ордена Красной Звезды посмертно. А места их службы располагались от Балхаша до Подмосковья.
