Второе. Сформировать группу деятелей парламента и правительства во главе с первым заместителем премьера Олегом Лобовым и членом Президиума Верховного Совета Сергеем Красавченко и возложить на них обязанности по управлению народным хозяйством России. Они должны были обосноваться в Свердловске (разумеется, тайно).
Мне показалось, что это решение не может иметь никакого практического значения, но оно не приносило и ущерба, если не иметь в виду, что два опытных человека, которые могли быть полезными здесь, выводились из «игры». Потому не стал возражать.
Третье. Командировать в Париж министра иностранных дел Андрея Козырева. Предполагалось, что, если будет арестовано российское руководство, он должен сформировать «Правительство в изгнании». Это, в общем, тоже не давало нам никаких дополнительных козырей. Но, однако, как и в предыдущем случае, оно было безвредным решением — подумаешь, балаболка Козырев поедет в Париж, нам от этого — ни жарко, ни холодно.
Четвертое. Ельцин зачитал нам подготовленный им указ, обеспечивающий, на его взгляд (точнее, на взгляд Сергея Шахрая, написавшего эту «бумагу»), преемственность и конституционность перехода власти от него к другим высшим должностным лицам, в случае невозможности исполнения президентом своих обязанностей.
Этот документ не имел никакого смысла: во-первых, указанный порядок был тщательно разработан и введен в Конституцию и Закон о Президенте России; во-вторых, если бы были арестованы или «нейтрализованы» Ельцин и я, никакого «перехода» власти не потребовалось бы — все наши соратники немедленно разбежались бы. В общем, фантазия президентских людей на идеи выдохлась, вот и стали изобретать какие-то действия, имеющие характер иллюзорной активности…
А баррикады вокруг Парламентского дворца росли, людей становилось все больше. И в те горячие дни, и особенно позже, говорили и писали о «переходе» на «нашу сторону» военных, включая заместителя министра обороны СССР генерала Павла Грачева и чуть ли не генерала Лебедя; а майора Евдокимова (это на его танке выступал Ельцин), который привел свою танковую роту к самому подъезду Парламентского дворца, пресса объявила «защитником» Белого дома. Все это была откровенная наивность, над которой просто хохотали информированные военные, называя политиков «наивными дураками», готовыми «верить во всякие чудеса». Ни одно подразделение Армии и МВД не ждало в тот период приказа на атаку. Но если бы поступил — они выполнили бы его без колебаний. А майор Евдокимов возглавлял разведывательное подразделение танковой бригады (10 танков) и действовал согласно приказу военного командования — если бы ему было приказано открыть огонь прямой наводкой по Белому дому, он, не колеблясь, выполнил бы этот приказ. Это было предельно ясно любому, не лишенному тогда хладнокровия и способности к жесткому анализу обстановки. В наших рядах или не было такого понимания, или было желание уйти от такой жестокой реальности.
Ельцин на танке
…Когда танки майора Евдокимова, ревя могучими моторами и выпуская клубы черного дыма, расположились чуть ли не у наших дверей, у парадного подъезда Парламентского дворца, установив длинные жерла орудий прямо в наши окна и двери, мы все — Ельцин, я, Силаев, Илюшин, Суханов, Коржаков и еще кто-то — быстро спустились на первый этаж и подошли к огромной двери в вестибюле. Вся картина — как на ладони. Танки — в тридцати метрах от нас, вокруг собирается толпа людей — они кричат, обзывают танкистов предателями, требуют, чтобы они «выползли из своей чертовой коробочки», в противном случае их «подожгут». Наверное, нервы командира не выдерживают — он открывает верхний люк, высовывается наполовину и начинает «огрызаться». На обвинения в «пособничестве путчистам» отвечает, что «не занимается политикой», а прибыл сюда для «защиты людей». Это как-то обескураживает толпу, начинается какая-то дискуссия, а затем вопли: «Он наш!» Конечно, все это было просто нелепо, смешно, но что поделаешь, люди верят в то, во что сильно хочется верить.
Мы рассматривали танки. Было невесело, по-иному — более чем тревожно. Молчали. Не особенно вдумываясь, я сказал;«Борис Николаевич, танк, конечно, не броневик (намек на выступление Ленина с броневика на Финляндском вокзале в октябре 1917 года), но выступить можно и на нем. Как вы смотрите на то, чтобы взобраться на эту «трибуну» и обратиться к москвичам — вон их сколько собралось вокруг танков». Пока говорил, созрела мысль — «надо обязательно выступить!».
Ельцин. Вы что, Руслан Имранович, это — серьезно? Меня ведь убить могут!
Я. Никакой угрозы нет. Представляете, какой будет эффект от вашего выступления? Грандиозный! На Янаева это произведет какое впечатление, — представляете? На Мир?..
Кажется, Силаев поддержал, сказав: «Борис Николаевич, это очень удачная мысль. Надо выступить с короткой речью — пока «они» там будут согласовывать, что им делать, — Вы уже закончите свое выступление». Ельцин молчал, обдумывал.
Я. Борис Николаевич, это — исторический шанс, более подходящей трибуны никогда не видел. От нас троих — от вас, от меня, от Силаева — люди ждут какого-то мощного поступка, действия. В конце концов, не важно — кто из нас троих выступит. Если вы не хотите, пойду я.
Ельцин. Нет, я подумал, согласен. Вы правы — мне надо выступить. — И тут же решительно зашагал широкими шагами к танку. За ним бросился Коржаков. И вот он уже взбирается на просторную платформу танка. Начинает свое знаменитое выступление.
Мы с Силаевым подошли ближе к парапету, хорошо слышим и видим всю эту захватывающую, в полном смысле слова, революционную картину. Ельцин выступал минут 7–8, не больше, но сказал то, что следовало сказать в данной обстановке. «Немедленно следует вернуть Горбачева в Кремль. Российские власти призывают все население СССР потребовать вывода войск из Москвы и вернуть страну к конституционному порядку». Сообщил о принятых нами решениях и о том, что 21 августа начнет свою работу Чрезвычайная сессия Верховного Совета России. «…Они хотят нанести смертельный удар по демократии России… Не бывать этому… Призываю вас под знамена свободы…»
Короткое выступление Ельцина закончилось призывом: встать на защиту законно избранной российской власти, не выполнять приказов хунты. Эффект от выступления Ельцина был потрясающим, тысячи людей с замиранием дыхания слушали российского президента, десятки иностранных тележурналистов снимали исторические кадры. С этого момента мировые новости начинались с изображения этой картинки — Ельцин на танке в гуще людей, клеймит путчистов, отстранивших Горбачева от власти. Одним этим действием мы мгновенно прорвали информационную блокаду. Организаторы ГКЧП были в шоке… Это был и личный успех Ельцина. Такого ошеломляющего триумфа у него никогда не было ни до, ни после.
…У манежа — мощные стихийные демонстрации москвичей, среди них много и гостей столицы, из разных союзных республик и краев России, иностранцы. Они, в том числе женщины, со всех сторон обступают военных — их колонны с бронетехникой «застряли» в гуще толпы. Люди кричат, ругаются, стыдят военных. Полковник-десантник оправдывается: «Войска введены, чтобы хулиганы не били витрины, и вообще, чтобы был порядок…» Быстро растут баррикады, и не только по периметру Белого дома, а везде, где москвичи усматривают угрозу подхода колонн с бронетехникой. В результате многие из них оказались полностью блокированными на узких улицах и переулках. Стоят, угрожающе гудят могучими моторами.
