Кобзон: Руслан Имранович! Я пришел по велению сердца, Лужков выхлопотал мне «пропуск». Я не отношусь к той категории, о которой вы, вообще-то справедливо, говорите — я со многими своими коллегами переговорил относительно наших возможностей повлиять на ситуацию. Что поделаешь — слабые люди, а здесь — прямые угрозы, даже мне Барсуков угрожает. Я бы хотел, чтобы все завершилось мирно... Я передам Лужкову, что вы готовы в любое время встретиться и переговорить... Ушел. Он переживал искренне.
Одна информация вызвала и беспокойство и удивление одновременно. Сотрудники ГУО (охранное подразделение) установили свой «контроль» над Генеральным штабом, командованием родов и видов войск, генералами Московского военного округа. Как в сталинско-бериевские времена. У меня возникла злорадная мысль — так вам и надо, господа генералы, и вообще — вы не генералы, а половые тряпки, если позволяете каким-то бандитствующим охранникам командовать над собой. Были бы настоящими генералами — приказали бы арестовать этих «охранников» во главе с их главарями, Коржаковым да Барсуковым.
Паника в Кремле
О полной растерянности в штабе заговорщиков путча свидетельствовало их руководство операциями. Было очевидно, что ОМОН не в состоянии справиться со сторонниками Белого дома, состоящими наполовину из стариков и женщин. К вечеру 29 сентября конституционалисты начали возводить баррикады практически во всем центре Москвы... в ход пошли даже перевернутые троллейбусы... ситуация выходила из-под контроля Кремля. Это обстоятельство имело и другую сторону — чем больше приходило к нам людей на помощь — тем менее управляемой становилась обстановка на «улице». И одновременно — это порождало панику в Кремле. А паника, страх — это опасное состояние для власти, ее носителей. Страх затмевает разум, заставляет использовать самые безумные средства.
Поэтому надо было особенно четко контролировать действия наших защитников, чтобы они не «пугали» мятежников. Когда кто-то при мне сказал что-то типа того: «Хорошо бы захватить «Останкино», — я очень жестко высказался следующим образом: «Я не буду возражать, если Руцкой как и.о. президента, захватит Кремль. Я не буду возражать, если и.о. министра обороны генерал Агапов захватит Министерство обороны, а Баранников возьмет Лубянку, министр внутренних дел Дунаев — здание МВД — ваши рабочие места, господа президент и генералы, в тех зданиях, а не здесь — в Парламентском дворце. Вы нам мешаете работать. Перебирайтесь, и поскорее на свои рабочие места! Но я предупреждаю: никаких «захватов» гражданских объектов, только — оборона Парламентского дворца через массовый подъем людей, демонстрации, митинги. Іде обещанные вами воинские подразделения? Вот над чем вам надо работать! Вам ясно? — Генералы молчали, опустив головы.
Ярость террористов
Успешно продолжили эскалацию конфликта газетчики из так называемых демократических «Известий», «Московского комсомольца», «Курантов» (они, как правило, знают, чего от них желает «их» власть). Кремль стремился к реваншу из-за пережитого страха и позора — он был на грани поражения — страна требовала положить конец террористической деятельности экс-президента против законного парламента.
В «Известиях» появилась карикатура на знаменитый плакат Моора: Руцкой в буденовке тычет пальцем: «Ты записался защитником Белого дома?» На заднем плане горящий Белый дома. Само обращение к плакату времен Гражданской войны весьма показательно. Еще пример: в статье Л. Колодного «Почему развалился наш Союз» автор пытается связать ситуацию, сложившуюся в результате указа № 1400, с ситуацией, связанной с развалом СССР. Основной смысл статьи: СССР развалился потому, что Горбачев в момент первого серьезного кризиса в стране — Карабаха и Сумгаита — не осмелился ввести войска в Степанакерт и Сумгаит и беспощадно, «железной рукой», невзирая на лица и жертвы, подавить «очаг напряженности».
Призыв, яснее которого не бывает. «Известия», конечно же, «забыли», что на их страницах клеймили «жестокости» армии в Тбилиси, Сумгаите, Прибалтике, «коварство и кровожадность» Горбачева и превозносили «миротворчество» Ельцина, побывавшего в Тбилиси для выяснения причин — «использовали ли войска Родионова слезоточивый газ против тбилисских демонстрантов» или не использовали; превозносили объективность Собчака, «разоблачавшего» жестокости генералов и т.д. Правда, это было уже казавшимися далекими 1989—1990 годами. С тех пор пролитая кровь стала казаться этим газетчикам столь же «малоценной», как и слеза ребенка!..
Информация о подготовке к решительным действиям, иначе говоря, к штурму парламента, поступила рано утром 2 сентября. Газеты сообщили о «спешных приготовлениях» в Матросской Тишине: уплотняются камеры, заключенных с верхних этажей переводят вниз и т.д. Журналисты быстро сообщили о совещании М. Полторанина с редакторами пропрезидентских газет, где им рекомендовано «правильно и спокойно» отнестись к тому, что произойдет 3 октября. Об этом, кстати, сообщили Санкт-Петербургское TV и «Правда». А «операция прикрытия» тем временем продолжалась: ОМОН по-прежнему демонстрировал вялость, часть оцепления Белого дома даже куда-то увели. 1 октября по каналам ИТАР-ТАСС распространили заявление пресс-службы Министерства безопасности, заставляющее заподозрить, что среди чекистов назрел раскол. Газета «Сегодня» услужливо сообщила на первой полосе: «Генерал Грачев выводит войска из Москвы».
Все это не вводило в заблуждение нас, руководителей сопротивления. И вот правительство Черномырдина предъявило парламенту, перед которым оно, согласно Конституции, подотчетно, ультиматум: сдаться до 4 октября. Все средства массовой информации передали этот ультиматум в изложении. Поэтому интересен полный текст, особенно последний абзац: «Правительство Российской Федерации и Правительство Москвы предупреждают, что невыполнение настоящего Требования может повлечь за собой тяжкие последствия. В этом случае вся ответственность за такие последствия ложится на Р.И. Хасбулатова и Л.В. Руцкого».
Это, конечно, следовало расценить как начало нового и более динамичного этапа в сокрушении конституционного строя Российской Федерации. Накануне этого заявления, как мне сообщили, Ельцин дважды разговаривал с Кристофером, а затем с Мэйджором и Колем. Козырев ежедневно посылал отчеты в Вашингтон. А посол Пикеринг превратил посольство США в штаб координации ельцинских сил.
2 октября был определяющим в изменении тактики кремлевских путчистов в отношении к непокорным парламентариям. В этот день прозвучало несколько резких заявлений политических деятелей Запада, в том числе госсекретаря США, Кристофера, демарши парламентских партий Западной Европы, Турции, Египта, Сирии, Иордании. Ельцину дали понять, что далее нетерпима ситуация, когда в центре Москвы законный парламент, безоружный, окруженный мятежными, до зубов вооруженными отрядами милиции, взывает тщетно к российской и международной общественности, выступая за Закон и Справедливость. Ельцин не рассчитал своих сил и поставил в глупое положение своих покровителей. Ему было приказано немедленно приступить к «решению проблемы».
Приближалась кровавая развязка. Начались же события со Смоленской площади, на которой непрерывно проходили митинги москвичей, протестующих против нарушения Закона ельцинистами. Уже после завершения митингов, когда люди стали расходиться, на них нападают сотрудники ОМОНа, начинают избиение. Толпа, столкнувшись с теми, кто избивал ее уже несколько дней подряд на Пресне, вступила в драку с омоновцами. Возникли баррикады. Загорелись шины и пустые ящики. О происходящих беспорядках рассказали радио и TV, и на площадь устремились новые большие группы людей — на помощь к демонстрантам. Чем бы все это кончилось, неизвестно, но появившийся вскоре
