Так что моделей социализма может быть много, но еще раз повторюсь — главным признаком является приоритет в экономике общественного сектора. Разумеется, экономика, даже самая социалистическая, на практике всегда многоукладна — помимо государственной, кооперативной и коллективной собственности, может существовать и частная, но частный сектор при социализме не является доминирующим. В этом ключе любопытно взглянуть на сегодняшний Китай — с одной стороны, там бурно развивается капитализм и процветает совершенно чудовищная по нашим меркам эксплуатация; с другой — частный капитал находится под контролем государства, являющегося главным экономическим регулятором. Нельзя сказать, что китайское правительство защищает интересы капитала в ущерб интересам нации. Судя по всему, приоритетны для него как раз общественные интересы — укрепление обороны, развитие здравоохранения, науки, образования, культуры, повышение жизненного уровня населения. Если ресурсы для этого дает частный, в том числе иностранный капитал, то зачем с ним бороться? Вот такой получается социализм с китайской спецификой.
Ярлыки «левый» или «правый» не только ничего не определяют сами по себе, но и не всегда могут быть применимы, как всякие абстрактные определения. Допустим, я горячо поддерживаю стремление синдикатов владеть маленьким предприятием вроде пекарни, автомастерской или агрофирмы, но категорически отрицаю даже гипотетическую возможность эффективности рабочего самоуправления на крупном судостроительном или авиационном заводе. В высокотехнологичных и наукоемких отраслях промышленности слишком высок уровень внутриотраслевой кооперации, и, таким образом, оперативное управление приходится осуществлять на уровне отрасли в целом, и синдикаты просто не в состоянии выполнять функцию, которую может эффективно реализовать лишь государство. Вот и попробуйте, исходя из этого, дать определение — правый я социалист или левый?
Помню, как во время моей встречи с читателями один из присутствующих поинтересовался, кто такие левые, которых я неоднократно упоминал в своем выступлении? После моего разъяснения он воскликнул: «Так вы ведете речь о радикальных социалистах! Так и говорите, а то не все понимают, кого вы имеете в виду — то ли сторонников Зюганова, то ли западных антиглобалистов». Как видим, человек, обладающий определенным уровнем умственного развития, легко находит в русском языке подходящие определения для точной и исчерпывающей характеристики современных российских левых. Сами же левые в большинстве своем просто не в состоянии внятно объяснить суть своих политических воззрений. Хотя ниже я и буду, идя на уступки устоявшимся штампам, употреблять термин «левые» в отношении сторонников различных социалистических течений, но речь ниже будет идти именно о радикальных социалистах, стремящихся к революционному изменению существующего в РФ социально-экономического и политического уклада.
Сразу стоит оговорить, что рассматриваемые здесь и ниже вопросы относятся к сфере политики, и потому о левых, левом движении мы станем говорить исключительно как о политических явлениях. Такой общественный феномен, как новые левые находится за рамками данной темы. Новые левые представляют исключительно субкультурное явление, это вещь в себе. К реальной политике они имеют косвенное отношение, хотя многие их лозунги имеют налет политизированности. Расцвет западного движения новых левых пришелся на 60-е годы, и высшей формой его проявления стала так называемая студенческая революция в Париже весной 1968 г. У новых левых было множество идеологов от Маркузе до Тома Хейдена и идолов от Джона Ленона до Эрнесто Че Гевары, однако эта более чем плодотворная среда, вскормив своими соками множество философов, писателей, художников, музыкантов, кинорежиссеров и просто эксцентричных авантюристов, подарив миру поп-арт, параллельное кино, панк-рок, движение хиппи и флэш-моб, так и не дала каких-либо всходов на политической ниве. Либо политические проекты новых левых вырождались в маргинальные экстремистские и террористические течения, либо они, встав на рельсы конформизма, встраивались в существующую политическую конструкцию.
Новыми левыми носители вируса контркультуры были прозваны, дабы подчеркнуть их отличие от традиционных левых, действующих в рамках той системы, против которой был направлен разрушительный протест молодых бунтарей. При этом еще раз акцентирую внимание, что новые левые лишь выражали тенденцию в общественном сознании, противостоящую обывательскому мейнстриму, но не являлись политическим движением, претендующим на массовую поддержку. Идейно новые левые были и остаются по сей день совершенно эклектичны и аморфны: к их числу относимы и радикальные зеленые, и религиозные диссиденты, и брутальные панкующие маргиналы из наркоманских тусовок, и рафинированные интеллектуалы, склонные к отвлеченному философствованию, и воинственные борцы за эмансипацию половых извращенцев, а также террористы-индивидуалы, и еще масса самого различного элемента.
Разумеется, хоть как-то структурировать и запрячь в одну политическую повозку этих левацких лебедей, щук и раков немыслимо. Невозможно добиваться политической власти под знаменем, на котором будет написано «Sex, drugs, rock-n-roll» или «Запрещается запрещать!». Поэтому совершенно очевидно, что любые политические проекты на базе молодежной субкультуры нежизнеспособны. Весьма красноречиво это продемонстрировал пример национал-большевистской партии Лимонова. Ну, что с того, что эксцентричный Летов вступил в НБП? Все равно его фанаты больше интересовались травкой и пивом, нежели проблемами макроэкономики и борьбой шахтеров за свои права. Поэтому НБП и не способна быть самодостаточным политическим субъектом, а может использоваться исключительно как инструмент в руках тех или иных сил либо напрямую, либо опосредованно путем хитроумных манипулятивных комбинаций.
Итак, в каком состоянии находится сегодня в РФ левое движение? Вот что писал в мае 2006 г. современный левый философ Борис Кагарлицкий: «Левыми в России уже достигнута «критическая масса», необходимая для самостоятельного участия в политике. И главное, в обществе существует острая потребность в новых идеях, лозунгах и организациях».
[70]
Бориса Юльевич неплохой публицист, хоть ему и свойственно интеллигентское верхоглядство, но революционер-практик, тем более стратег, из него совершенно никудышный. И приведенные выше слова показывают, насколько его представления о реальности, являясь продуктом самогипноза, далеки от действительности. Тем не менее, подобная эйфория относительно успехов левого движения еще совсем недавно была свойственна очень и очень многим. И вдруг выясняется, что не только широкие народные массы совершенно равнодушны к «новым идеям», но и вся «критическая масса» вышла в гудок. Месяцем позже Кагарлицкий дал такое интервью:
«— А что происходит с левым движением в России? Некоторые исследователи говорят о кризисе.
— Сложно говорить о кризисе того, чего еще нет. В 2002-м году, если бы кто-то стал говорить о кризисе левого движения, его бы спросили, о каком левом движении он вообще рассуждает? Как в анекдоте: «У американца, поляка и русского спрашивают: «Почему в Советском Союзе очереди за мясом?». Американец переспрашивает, что такое «очереди». Поляк интересуется, что такое «мясо». А русский спрашивает, что значит «почему».
