Я бы не стал умиляться росту левого движения в Европе, поскольку оно служит не уничтожению, а стабилизации мировой капиталистической системы. Ведь европейские левые требуют от «своих» капиталистов лишь больше социальных благ для себя, они не хотят уничтожения капитализма, как такового. Они уже сегодня живут не по средствам, хотя, возможно, и не понимают этого. По сути низы европейского общества требуют сильнее грабить Третий мир, дабы поддерживать в исправности привычную систему социальных гарантий и высокий уровень жизни, обещая взамен свою лояльность и поддержку политики верхов, направленную на угнетение остальных стран планеты.
Опять ловлю себя на мысли, что не совсем оригинален в своих рассуждениях. Примерно то же писал и Маркс еще полтора века назад. Правда, не совсем то же. Его умозрительная концепция двухклассового антагонистического общества слишком примитивна, искусственна, и имеет мало общего с многослойно-пирамидальной структурой капитализма с его гибкой системой противовесов, обеспечивающей внутреннюю стабильность. Глобальное разделение труда возникло отнюдь не сегодня, оно существовало и в те годы, когда Маркс строчил «Капитал». Но тогда оно еще не привело столь явно к ситуации, при которой европейский пролетарий становился эксплуататором по отношению к своим собратьям по классу с капиталистической периферии, хотя тенденции к этому обозначились весьма явно.
Не стоит осуждать бородатого классика за его промах, ведь очень сложно заглянуть в будущее хотя бы на месяц или на год. Но сегодняшним марксистам следует четко определиться, в чем Маркс ошибся, иначе они снова окажутся в пролете. Практика напрочь разбила многие догматы марксизма, например, постулат о ведущей роли промышленного пролетариата в переходе от капиталистического общества к социалистическому. Самой большой, на мой взгляд, ошибкой Маркса стала его концепция последовательной смены формаций, по которой к социализму должны переходить именно наиболее развитые капиталистические страны посредством восстания сознательного пролетариата, который сознательным становится в результате длительной борьбы за свои права.
В XX в. абсолютно все революции, которые принято именовать социалистическими, имели место быть не в промышленно развитых странах, а на аграрной периферии капиталистической системы. Даже в самой развитой из числа этих стран — Российской империи, 85 % населения составляло крестьянство, которое и стало основным двигателем (точнее — топливом) революции. Испанская революция второй половины 30-х годов хоть и оказалась неуспешной, но произошла в самой крестьянской стране Западной Европы, и ключевым вопросом ее был аграрный вопрос.
Ошибка Маркса тем более опасна, что является фундаментальной ошибкой. Классический марксизм характеризовался не просто непониманием социальной роли крестьянства, но был отмечен тенденциозным социальным расизмом. На крестьянство в целом был повешен ярлык «реакционного» «мелкобуржуазного» класса, враждебного революции и прогрессу. Несмотря на то, что труд крестьянина был столь же тяжел, как и труд промышленного рабочего, основоположники отказывали земледельцу честь принадлежать к рабочему классу, считая его тупым и ленивым рабом, чуждым свободе и культуре. Следствием победы пролетарской революции они видели установление господства пролетариата над крестьянством на тех же самых принципах, какими руководствовалась буржуазия по отношению к пролетариату.
Маркс и Энгельс оправдывали это тем, что крестьянству чужд прогресс, а пролетариат — его носитель и потому он имеет историческое право угнетать враждебные «антиисторические» классы. Рассуждая похожим образом, они одобряли и колониальную систему, несмотря на то, что она носила характер исключительно жестокой эксплуатации и подавления. Ведь эксплуатации подвергалась аграрная цивилизация Третьего мира, к которой основоположники марксизма относились с нескрываемой неприязнью.
Эта неприязнь порой принимала патологический характер зоологического расизма. Энгельс уверенно рассуждал, что растительная пища, бедная белком приводит к уменьшению массы мозга и умственных способностей человека. Правда, в данном случае он приводил «научный» пример индейцев Центральной Америки, возделывающих маис, но нам с вами стоит помнить, что пища русского крестьянина была почти исключительно растительной. Следовательно, всех их герр Энгельс, регулярно употребляющий говяжий бифштекс и стейк лосося, скопом записал в разряд биологически неполноценных дегенератов.
Тезис о боевом содружестве пролетариата и крестьянства в борьбе против эксплуататоров, развитый Лениным в цельную политическую доктрину, носит совершенно антимарксистский характер. Первым об этом союзе страстно заговорил Михаил Бакунин
[78]
, за что был нещадно обруган Марксом, предан анафеме всею марксистской уммой и изгнан из I Интернационала. Да, Ильичу очень повезло, что Карл Маркс не дожил до XX столетия, иначе его ересь встретила бы столь же истерический отпор. Впрочем, на протяжении всей его карьеры он подвергался нападкам за свой отход от основных постулатов марксизма. К счастью Ленин был марксистом большей частью на словах, чем на деле, иначе бы социалистический эксперимент в России закончился в 1918 г. при первых же потугах установить режим эксплуатации крестьянства пролетариатом.
Ход истории заставляет в корне пересмотреть аксиоматику истмата, но марксисты панически боятся этого. Куда проще эксплуатировать привычные лозунги, символы и совершенно устаревшую терминологию, пытаясь приладить их на потребу дня. Если взглянуть на реалии мировой экономики непредвзято, картина станет намного сложнее, чем в классическом голливудском вестерне, где есть хорошие парни в белых шляпах и плохие парни с черными платками на мордах. Какими бы милыми ребятами не казались левые камрады из сытой Европы, они не могут быть союзниками в борьбе с капитализмом, ибо на деле выступают не за его уничтожение, а за модернизацию, точнее сказать, гуманизацию системы по отношению к 500 миллионам потребителей Старого Света. Их интернационалистская риторика — словесная шелуха. Они за более справедливое распределение материальных благ в пользу себя любимых, и именно поэтому за ними идет определенное число «сознательных» сограждан. Но они не могут сегодня протестовать против искоренения эксплуатации человека человеком, то есть против паразитизма, ибо это означает, что западноевропейский обыватель должен отказаться от привычного высокого уровня жизни за счет нищеты, царящей в желтом и черном мире.
Как только массы европейских бюргеров почувствуют такую перспективу, они мгновенно отвергнут всякую левизну, потому что ни один нормальный обыватель не будет сознательно осложнять свою жизнь во имя принципа справедливости. Он с пеной у рта требует социальной справедливости только тогда, когда рассчитывает поиметь с этого персональную выгоду. Но если справедливость означает, что ему придется с кем-то делиться, то расклад получается совсем иной, и под справедливостью тот же обыватель начинает подразумевать сохранение status quo, борясь за это с удвоенной энергией.
