Но недаром говорят, что Вечное Синее Небо покровительствовало Потрясателю Вселенной на протяжении всей его жизни, обращая ему на пользу даже его собственные ошибки.
Труп говорливого купца сожрали не птицы-падальщики, а люди. Вернее, их полудикие подобия.
Поганое племя порождений смрадных озер царства Эрлика было малочисленным. Но при этом умудрялось доставлять ханским табунщикам немало хлопот. Сильные, выносливые, не знающие одежды и человеческой речи, эти существа умудрялись среди белого дня красть жеребят из табунов, а порой и человеческих детей прямо из юрт отдаленных кочевий.
Но это удавалось не всегда. И в основном племя жрало падаль, в отдалении следуя за кочевьями и подбирая трупы павших коней либо ловя отставших.
В этот раз коня не надо было ловить. Он сам забрел в царство наспех вырытых подземных нор, в которых жили полулюди, чьи зубы, еще не успевшие сгнить от постоянного поедания падали, были темно-желтыми. И стая самозабвенно пировала, забыв об осторожности.
Но охотнику никогда не стоит забывать, что он сам в любой момент может стать дичью. Орда готовилась к новому набегу и запасалась провизией, устроив облавную охоту. Охватив Степь гигантским кольцом, ханские воины, крича и улюлюкая, сжимали круг, гоня к его центру многочисленные стада сайгаков, высушенное мясо которых станет пищей Орды на долгие месяцы.
Но в кольцо попали не только сайгаки.
Когда хану доложили о том, что все племя Желтозубых оказалось в плену, он отдал приказ, который не удивил никого. Потом, подумав, хан добавил:
– Оставить в живых сотню детей мужского пола, не доросших макушкой до оси колеса кибитки.
Это удивило многих. Кто-то из приближенных переспросил:
– Только мужского?
– Конечно, – пожал плечами Чингисхан. – У племени трупоедов не должно быть продолжения.
Правда, потом хан несколько пожалел о своем поспешном решении. Желтозубые были послушны, исполнительны и непомерно жестоки даже по меркам не знающей жалости Орды. Они быстро выросли, но еще быстрее научились убивать, стреляя из аркебузов так, словно родились с ними в руках.
С тех пор уже много лет за осадными машинами под прикрытием толстых щитов высотой в рост человека шла сотня одетых в тяжелую броню Желтозубых. Останавливался камнемет – останавливалось и прикрытие, воткнув в землю широкие щиты и подперев их сзади специальными надежными кольями. За одним щитом прятались двое – пока один выцеливал приближающегося врага, второй за его спиной перезаряжал свой аркебуз. А в это время из-за их спин вылетали гигантские камни и зажигательные снаряды, кроша в пыль стены крепостей.
Не раз и не два доведенный до отчаяния противник предпринимал вылазки, бросая на осадные машины самых смелых и сильных воинов. Но если искусный в стрельбе воин-кочевник уверенно поражал врага за сто пятьдесят шагов, то стрелы и пули тяжелых аркебузов порой громоздили гору из тел смелых и сильных за триста и более шагов от осадных орудий. И еще не было случая, чтобы враг смог приблизиться к ним вплотную.
И сдавались крепости. Или же превращались в пыль, замешанную на крови ее защитников. Не зря даругачи
[99]
отряда камнеметчиков Аньмухай, сам чем-то похожий на неповоротливое осадное орудие, много лет назад получил из рук Чингисхана золотую пайцзу темника, хотя под его началом вместе с сотней прикрытия и рабами, которых и за людей-то никто не считал, едва ли было двести человек. Сейчас сын Аньмухая Тэмутар, блестя отцовской пайцзой на поясе, отрывисто отдавал приказания, выполняя волю Непобедимого, заключенную в рокоте наккара. Субэдэ не сомневался в молодом даругачи. Не случайно одиннадцать лет назад он просил Потрясателя Вселенной передать золотую пайцзу сыну, после того, как отца сразила тангутская стрела у стен крепости Чжунсин. Юноша оправдал возложенные надежды и даже кое в чем превзошел отца.
Но сейчас его искусство было пока ни к чему. Несложное дело – покрикивать на рабов, толкающих камнеметы по ровной дороге. Еще тридцать-сорок шагов – и громадные, обшитые сырыми конскими шкурами махины остановятся. Рабы развернут осадные орудия в линию, подобьют клинья под колеса, и первый камень полетит в днище подъемного моста урусов, прикрывающего ворота…
Громкий треск и крики, донесшиеся до вершины холма, заставили Субэдэ оторвать взгляд от крепости.
Передний камнемет, накренившись, правой стороной проваливался под землю. Страшно кричал раб – многопудовая рама заживо размазывала нижнюю половину его туловища о землю. Испуганные воины пытались вытянуть осадное орудие из огромной ямы, но для этого понадобилась бы сотня верблюдов, а то и две. Да и кому нужен громадный, изломанный кусок дерева?
И тут по группе мечущихся ордынцев ударили русские самострелы.
Субэдэ оставался внешне спокоен, лишь заострились скулы на его лице. Война есть война, и сегодня урусы перехитрили великого полководца. Кто думал, что им известна старая ромейская уловка – зарыть под дорогой огромный, в рост человека горшок из обожженной глины с толстыми стенками. По такой дороге свободно проедет всадник, проскрипит груженная доверху подвода. Но под непомерным весом осадного орудия глиняная стенка непременно проломится…
Ничем не могли помочь камнеметчикам кипчакские лучники – их колчаны почти опустели. Да и «карусель» уже перестала быть безжалостным колесом смерти – несколько слетевших со стены болтов, снабженных «потрясающим небо громом», заставили лошадей сбить ритм и превратили кипчаков в беспорядочную толпу, пока все еще мечущую стрелы, но уже готовую вот-вот с позором бежать с поля боя. Лишь неподвижная стена тумена Субэдэ, ощетинившегося пиками позади них, останавливала лучников.
Казалось бы, какая разница от чего умирать – от самострелов урусов или от мечей и копий кешиктенов Субэдэ? Да нет, второе, знакомое, пожалуй, по-страшнее будет, ибо даже если и удастся прорваться сквозь строй копейщиков, все равно каждый простой воин, бежавший с поля боя, после битвы по-любому лишался головы. Если же трус был хотя бы десятником, ему переламывали хребет, обрекая на медленную смерть. С начальника всегда спросу больше…
Улучшенный последним из чжурчженей самострел ударил со стены. Мокрые шкуры, которыми во избежание возгорания от горящих стрел был обшит наполовину провалившийся под землю камнемет, не спасли его от чжурчженьского грома.
Рассыпая веер искр, стрела прочертила в воздухе огненно-дымную дугу и, ухнув в яму под камнеметом, взорвалась, взметнув в воздух тучу деревянных обломков и разорванных человеческих тел…
Никита оторвался от самострела.
– Отмучился, сердешный, – сказал он, вытирая рукавом со лба копоть, смешанную с потом.
– Ты жалеешь того раба, которого придавило камнеметом в яме? – удивленно спросил Ли.
Никита внимательно посмотрел в глаза последнему из чжурчженей.
