Г. Г. Васильев, кладовщик Смольного, из показаний 1 декабря:
«…Я направлялся к себе в комнату. По дороге вижу, что идет т. Киров. Я счел неудобным, что стеклянная дверь открыта, и послал встретившегося мне Платоча, чтобы он ее закрыл, и продолжал идти к себе в комнату. Не успел я сделать двух шагов, как раздался выстрел. Я повернул обратно, добежал до угла левого коридора, как раздался второй выстрел, и я увидел, что лежат двое. Я схватился за голову и подумал, что, наверное, т. Кирова убили, но туда я не побежал до выстрела…»
М. Д. Лионикин, инструктор Ленинградского горкома (тот самый человек в форме ГПУ), из показаний 1 декабря:
«Я в момент выстрелов находился в прихожей секретного отдела областного комитета. Раздался первый выстрел, я бросил бумаги, приоткрыл дверь, ведущую в коридор, увидел человека с наганом в руке, который кричал, размахивая револьвером над головой. Я призакрыл дверь. Он произвел второй выстрел и упал. После этого я и работники секретного отдела вышли из прихожей в коридор. В коридоре на полу против двери в кабинет т. Чудова лежал т. Киров вниз лицом, а сзади, на метр отступя, лежал стрелявший в него человек на спине, широко раскинув руки в стороны. В коридоре уже много собралось товарищей, в том числе тт. Чудов, Кодацкий, Позерн
[6]
и т.д. Срочно была вызвана врачебная помощь. Стрелявший начал шевелиться, приподниматься. Я его поддержал, и начали обыскивать, отнесли в изолированную комнату (информационный отдел, № 493). В это же время другие отнесли раненого т. Кирова в его кабинет».
A. M. Дурейко, сотрудник оперода УНКВД, показания 1 декабря:
«…Узнав, что приехал т. Киров, я пошел по коридору (третьего этажа — Ю.Ж.). Я направлялся навстречу т. Кирову. Его сзади сопровождал т. Борисов. Через некоторое время, две-три минуты, раздались один за другим два выстрела. Побежавши на выстрелы, я увидел двух, лежавших на полу. Тут набежало много народу, главным образом сотрудники областного комитета, здесь же я увидел т. Чудова. Я бросился к стрелявшему и тут же начал его обыскивать. У него при обыске был найден ряд документов. Во время прохода т. Кирова по коридору по нему ходило много народу…»
Таковы установленные вечером 1 декабря 1934 г. факты, на которые еще не мог повлиять, далее если бы того и хотел, Сталин. Ведь пока он находился в Москве, в своем кремлевском кабинете, и узнал об убийстве Кирова уже после того, как начался допрос свидетелей. Дополняющие и одновременно подтверждающие друг друга показания десяти очевидцев полностью опровергают, по сути единственную бытующую версию событий.
В половине пятого вечера 1 декабря в коридорах, ведших к кабинету Кирова, было довольно многолюдно. Необходимо опровергнуть еще одну легенду, твердо закрепившуюся в литературе. Борисов отнюдь не являлся телохранителем («прикрепленным») Кирова. Ему, одному из многих сотрудников охраны Смольного, вменялось сопровождение члена политбюро только от подъезда здания до кабинета и обратно. Практически аналогичные обязанности, но лишь применительно к большому и малому (левому) коридорам третьего этажа, исполнял и сотрудник оперода УНКВД А. М. Дурейко.
А. Л. Молочников, начальник экономического отдела (ЭКО) УНКВД, объяснительная записка от 9 декабря:
«Первого декабря сего года, будучи в кабинете т. Медведя, около 4 часов 30 минут позвонил телефон. Тов. Медведь положил трубку, распорядился вызвать машину, так как его вызвал т. Киров. Через 3–5 секунд раздался второй телефонный звонок. Тов. Медведь с первых же слов, бросив трубку, крикнул: „В Кирова стреляли!“ — и тут же сорвался с места и вместе с вбежавшим т. Фоминым
[7]
, которому, очевидно, тоже позвонили, убежал. По аппарату никаких распоряжений не было. Поскольку большое количество сотрудников управления имело билеты на актив, я тут же по своему отделу дал распоряжение всем быть на месте. То же я предложил сделать Лобанову по ОО (особому отделу — Ю.Ж.). Минут через 20 я получил распоряжение выслать 30 сотрудников в Смольный, что было тут же выполнено. Вместе с сотрудниками в Смольный поехал и я. В Смольном я узнал, что убийца жив и отправлен в НКВД. В самом Смольном я узнал, что при убийце найден ряд документов, в том числе и партбилет. Минут через 40 после моего приезда т. Медведь поручил мне и т. Губину
[8]
допросить комиссара Борисова и выяснить подробности покушения. Я попросил одного из комиссаров указать мне или привести т. Борисова. Ко мне привели человека в штатском лет 50-ти…»
Между тем обозначилась первая подлинная странность следствия. Ровно через 15 минут после рокового выстрела, в 16.45, в здании управления НКВД по Ленинграду и области (Литейный проспект, дом 4) заместитель начальника 4-го отделения секретно-политического отдела УНКВД Л. Коган уже начал допрос… Милды Драуле, жены Николаева. Четверть часа — это ровно столько времени, сколько требуется для того, чтобы спуститься с 3-го или 2-го этажа Смольного, сесть в машину и проехать практически по прямой, по улице Войнова до здания УНКВД, подняться на два или три этажа. Однако в протоколе допроса Драуле не сохранились те листы, на которых, без сомнения, можно было бы найти и сведения о месте ее задержания и объяснение причины допроса прежде всего ее. Протокол содержит лишь общие обязательные данные — кто, где, когда, кого допрашивает, а также самую общую характеристику, которую дала Милда Драуле своему мужу, Николаеву.
Только час спустя начался допрос свидетелей в Смольном.
Из рапорта начальника транспортного отдела УНКВД Перельмута от 4 декабря:
«1/ХII-34 г., около 17.00 начальник отделения оперода Хвиюзов передал мне приказание т. Медведь прибыть с группой сотрудников в Смольный (произвести допрос Борисова и других). Я допрашивал двух сотрудников обкома (на самом деле А. П. Бауэр-Румянцеву и двух сотрудников оперода, П. П. Лазюкова и К. М. Паузера — Ю.Ж.). Продолжать допросы других сотрудников не мог, так как был вызван в управление для организации охраны пути следования специальных поездов и обеспечения встречи их на вокзале…»
В эти же часы Молочников допрашивал М. В. Борисова, С. А. Платоча, Г. Г. Васильева, A. M. Дурейко, а начальник управления милиции Ленинграда и области Л. Жупахин — М. Д. Лионюка и других.
Самого же убийцу, Николаева, допрашивать было невозможно. Как свидетельствует медицинский акт, составленный врачами, вызванными в УНКВД, даже в 18.40 Николаев все еще оставался в шоке: «…Пульс 80 ударов в минуту; на вопросы не отвечает, временами стонет и кричит; в данный момент имеются явления общего нервного возбуждения». Николаева пришлось положить на носилки и в санитарном автомобиле в 19.00 его доставили во 2-ю ленинградскую психиатрическую больницу. Там же установили: исследуемый «в состоянии истерического припадка, при сильном сужении поля сознания; наблюдается ожог левой ноздри (нашатырь) и значительное выделение слюны. К 21 часу он настолько пришел в себя, что представилась возможность сделать ему две ванны с последующим душем и переодеванием. Замечалась все время театральность поведения. Заключаем, что Николаев находился в кратковременном истерическом реактивном состоянии. Реактивное состояние: две фазы.
