Для такой интерпретации имелись веские причины.
О чём Хрущёв сказал…
Решение о созыве XX съезда приняли в начале апреля 1955 г. Тогда же утвердили и повестку дня, которая разоблачения «культа личности» не предусматривала.
В феврале — марте, во время подготовки визита делегации КПСС в Белград, члены президиума ЦК дружно соглашались: «Если мы не скажем, что главной причиной разрыва (с Югославией в 1948 г. — Ю.Ж.) были интриги Берии и Абакумова, то тогда ответственность за разрыв падет на Сталина, а это допустить нельзя». О том же, но уже публично, в конце мая, при переговорах с Тито, заявил и Хрущев: «Вы на Сталина не нападайте, мы не дадим его в обиду, а будем защищать его».
Не помышляли о даже слабой критике Сталина и в июле. Во время Пленума, на котором обсуждали проект одного из двух основных докладов — о директивах по шестому пятилетнему плану. Прорабатывая его раздел за разделом, пункт за пунктом, привычно продолжали ссылаться на Сталина, цитировать его. А Хрущёв ещё позволил себе вполне традиционное, привычное заключение: «Монолитная сплоченность нашего народа вокруг коммунистической партии такая, что если бы встали Ленин и Сталин, то они похвалили бы нас, сказали: «Неплохо продолжаете наше дело!» (бурные, продолжительные аплодисменты)».
Выступая на том же Пленуме, Хрущев впервые открыто в большой аудитории заговорил о репрессиях. Однако продолжал привычно списывать их на происки и провокации «врага партии и народа» Берии: «Он и его подручные, как теперь выяснилось, ослаблял революционные силы путем уничтожения кадров нашей партии и других коммунистических партий. Достаточно сослаться на так называемое «ленинградское дело», когда были уничтожены товарищи Вознесенский, Кузнецов, Родионов и другие, на «дело» Косарева, на «дело» Постышева…» Но тут же Никита Сергеевич сделал весьма существенную, принципиальную оговорку: «Из этого нельзя делать такого вывода, что у нас не было и нет теперь врагов. Врагов у нас было немало. Меньшевики, эсеры, троцкисты, бухаринцы, правые оппортунисты…»
Тем самым жертвы репрессий — партийные функционеры — были разделены на «чистых» и «нечистых». Но виновным, ответственным все еще оставался только Берия.
Стремление поддержать поелику возможно престиж Сталина сохранялось в высшем руководстве партии вплоть до февраля 1956 г. Только тогда и была понята простая, даже элементарная истина, — реабилитировать часть жертв «большого террора» 1935–1938 гг., обвиняя в том лишь Берию, невозможно. Как бы ни хотелось того, как бы ни было удобным, все преступления тех лет списать на человека, работавшего тогда в Тбилиси и не обладавшего никакой возможностью, никакими полномочиями направлять действия Ежова, руководить им, просто нельзя. Бессмысленно, в это никто не поверит.
Для объяснения происшедшего требовалось иное решение. И оно было найдено.
Буквально накануне открытия XX съезда, 13 февраля, на Пленуме Хрущёв в последний раз информировал членов ЦК о том, что им предстоит одобрить, утвердить. Выступал явно волнуясь, переживая. Блестящий оратор, он запинался, оговаривался. И только потому, что пытался умолчать о главном, скрыть от собравшихся саму суть только что родившейся идеи еще одного доклада. Да еще и потому, что сам в ту минуту не представлял, насколько далеко сможет зайти при переоценке прошлого. Как удастся объяснить не столько репрессии, сколько реабилитацию, ставшую столь значительной, что молчать о ней больше было нельзя.
Завершая выступление, Никита Сергеевич неожиданно для всех заявил: «Есть ещё один вопрос, о котором здесь нужно сказать. Президиум Центрального комитета после неоднократного обмена мнениями и изучения обстановки и материалов после смерти товарища Сталина чувствует и считает необходимым поставить на съезде
[124]
Центрального комитета, на закрытом заседании — видимо, это будет в то время, когда будут обсуждены доклады и будет утверждение кандидатов в руководящие органы Центрального комитета: членов ЦК, кандидатов и членов ревизионной комиссии, когда гостей не будет, — доклад от ЦК о «культе личности».
Почему, товарищи? Сейчас все видят, чувствуют и понимают, что мы не так ставим вопрос о «культе личности», как он ставился в свое время, и это вызывает потребность получить объяснение, чем это вызывается. Мы, правда, объяснили, и достаточно веско объяснили, но нужно, чтобы делегаты съезда, которые были на съезде, чтобы они все-таки больше узнали бы и почувствовали. Поняли бы больше, чем это мы сейчас делаем через печать. Иначе делегаты съезда будут чувствовать себя не совсем хозяевами в партии. Поэтому они должны для того, чтобы объяснить большой поворот, который произошел, иметь больше фактического материала. Я думаю, что члены Пленума с этим согласятся… Мы сегодня обсудили доклад, готовим другой доклад. На президиуме мы уговорились, что доклад поручается сделать мне, первому секретарю ЦК…»
Так в канун съезда утвердился эвфемизм «культ личности». Ему предстояло, во-первых, выразить, олицетворить негативную противоположность провозглашенному еще в марте 1953 г. принципу коллективного руководства. Лишний раз подчеркнуть сущность новой системы власти, пока еще действительно разделяемой всеми членами президиума ЦК. Системы власти, предусматривавшей формальное равенство в узком руководстве. Гарантию их неприкосновенности при любых обстоятельствах, что стало особенно актуальным, жизненно важным после ареста и расстрела Берии. Об этом весьма красноречиво свидетельствовали результаты первых серьезных столкновений внутри президиума — сначала с Маленковым, а затем и с Молотовым.
Во-вторых, найденный термин должен был для масс подменить иной — «незаконные репрессии». Физическое устранение — расстрел без суда и следствия — партийных, государственных и военных деятелей. Но именно в этом смысле далеко не всё ещё было продумано, решено. Не определено: кого же считать невинными жертвами незаконных репрессий, на кого персонально возложить всю полноту ответственности за содеянное.
Окончательный ответ на эти вопросы искали десять дней. Хрущёв прочитал «закрытый» доклад, как и предусматривали, в последний день работы съезда. Устранил тем самым возможность и его обсуждения, которое вполне могло вылиться в непредусмотренное, а потому и нежелательное русло, и его воздействия на делегатов при избрании состава руководящих органов партии. Наконец, день, избранный для доклада, делал его содержание чисто внутренним делом КПСС, так как в зале в те часы не было никого из зарубежных гостей, лидеров международного коммунистического движения.
И вот доклад сделан. Что же услышали потрясенные, шокированные делегаты? Какой «фактический материал» получили они для объяснения «большого поворота»?
Узнали от первого секретаря ЦК КПСС то, что должно было перевернуть все их представления о минувшем. Заставить в одночасье изменить взгляды, даже мировоззрение. Отношение к собственному прошлому, к своим действиям, участию в жизни партии, страны.
Им сообщили, что начиная с 1935 г., а точнее с убийства Кирова, в стране воцарился террор. Началось преступное уничтожение лучших из лучших — членов высшего руководства. Незаконно арестовали и расстреляли большинство делегатов XVII съезда. Вчерашние «враги народа» — Постышев, Эйхе, Рудзутак, Косиор, Косарев, Чубарь — безвинные жертвы произвола. А прямой виновник таких акций — бывший секретарь ЦК, затем нарком внутренних дел Ежов. Однако в последнем выводе не было ничего нового, непривычного. Ведь кому, как не им, делегатам съезда, хорошо известно и о «ежовщине», и о заслуженной каре, постигшей того, кто дал имя тому страшному явлению.
