Столь однозначно выраженную позицию СССР по самой острой, хотя и одной из многих нерешенных, международной проблеме Запад не мог рассматривать без учета выступлений Маленкова 9 и 15 марта. Следовало признать, что в отношениях между блоками действительно наметилась новая эра. И чтобы окончательно убедиться в этом, проверить, насколько далеко Кремль готов идти по пути переговоров, была применена старая, многократно испытанная дипломатическая тактика зондажа.
Первым начал действовать министр иностранных дел Великобритании Идеи. Воспользовавшись благоприятной ситуацией, он обратился к Молотову за содействием в освобождении нескольких британских подданных, случайно оказавшихся в зоне боевых действий в первые дни войны и интернированных в Северной Корее. Кремлевское руководство с пониманием отнеслось к такой просьбе, и вскоре все британцы (небезынтересно, что среди них находился и будущий известный советский разведчик Чарлз Блейк) оказались в Москве.
11 апреля посол Гайскон в очередной раз посетил Молотова. Формальной причиной визита явилась необходимость передать личное послание Идена, которое он только что доставил из Лондона. Вместе с тем Гайскон устно сообщил и оценку развития событий главой Форин оффис. «Идеи неоднократно подчеркивал, — отметил посол, — свое стремление к улучшению отношений с Советским Союзом, которое, по его мнению, также наблюдается и с вашей стороны. Способ достижения этого Иден видит в разрешении сначала небольших проблем в наших отношениях». И к тем вполне решаемым проблемам о которых шла речь в послании, посол добавил еще одну — просьбу вывезти бывших интернированных самолетом королевских ВВС. Иными словами, разрешить посадку и взлет в столице СССР британского военного самолета. Согласие на это Молотов дал сразу же[14].
Сходную позицию выжидания занял и Дуайт Эйзенхауэр. 16 апреля на традиционном заседании Американского общества редакторов газет он выступил с речью «Шанс для мира». В ней, ставшей своеобразным ответом Маленкову, президент США выразил свой взгляд на происшедшие за последнее время перемены и связанные с ними ожидания.
«Теперь к власти в Советском Союзе пришло новое руководство, — сказал, в частности, Эйзенхауэр. — Его связи с прошлым, какими бы сильными они ни были, не могут полностью связать его. Его будущее в значительной мере зависит от него самого. Новое советское руководство имеет сейчас драгоценную возможность осознать вместе с остальным миром, какая создалась ответственность, и помочь повернуть ход истории.
Сделает ли оно это? Мы еще этого не знаем. Недавние заявления и жесты советских руководителей в известной мере показывают, что они, быть может, признают возможность этого момента.
Мы приветствуем каждый честный акт мира. Нас не интересует одна лишь риторика. Нас интересует только искренность миролюбивой цели, подкрепленная делом. Возможности для таких дел многочисленны…»
На том и кончалось сходство и общность позиций Эйзенхауэра и Идена. В отличие от последнего, президент США счел возможным для себя оговорить как непременное предварительное условие, бесспорное доказательство миролюбия советского правительства разрешение не частных вопросов двухсторонних отношений, а глобальных проблем, что зависело не только от воли Кремля и его устремлений.
Среди «конкретных дел» Эйзенхауэр назвал такие, завершения которых добивалась, и притом весьма давно, именно Москва, а не Вашингтон: подготовка мирных договоров с Австрией и единой Германией; органически связанное с ними освобождение немецких военнопленных, все еще остававшихся в СССР; заключение «почетного перемирия» в Корее. Вместе с тем президент США потребовал почему-то от советского руководства и то, к чему Кремль тогда еще не имел ни малейшего отношения, — «прекращения прямых и косвенных посягательств на безопасность Индокитая и Малайи». Наконец, он даже вышел за допустимые рамки межгосударственных отношений, возжелав, чтобы Советский Союз обеспечил «полную независимость народов Восточной Европы».
В обмен на уступки со стороны СССР по этим пунктам Эйзенхауэр готов был заключить соглашение об ограничении вооружений и по контролю за производством ядерной энергии, чтобы обеспечить «запрет ядерного оружия»
.
Познакомившись с подобным текстом, даже неискушенный в вопросах международных отношений человек понимал: речь все еще ведется с позиции силы. Программа американского президента более напоминает ультиматум поверженному противнику, нежели конструктивный и равноправный диалог. И все же советское руководство, решившее любой ценой добиться разрядки, не только не отказалось от миролюбивого курса, но и продолжало подтверждать верность ему.
20 апреля при вручении верительных грамот новым послом США в Москве Чарлзом Э. Беленом Ворошилов многозначительно подчеркнул: «Советская внешняя политика является политикой мира и зиждется на неукоснительном соблюдении договоров и соглашений, заключенных Советским Союзом с другими государствами»; выразил уверенность, что «все вопросы, требующие урегулирования между Соединенными Штатами Америки и Союзом Советских Социалистических Республик, могут быть разрешены дружественным образом»
.
22 апреля все советские газеты опубликовали принятые неделей раньше Президиумом ЦК «Призывы к 1 Мая». Первой в них шла традиционная, обязательная именно как начало, здравица в честь самого праздника трудящихся. Второе же место занимал призыв в формулировке Маленкова: «Нет такого спорного или нерешенного вопроса, который не мог бы быть разрешен мирным путем на основе взаимной договоренности заинтересованных сторон».
1 мая, выступая с речью перед началом военного парада, то же положение повторил и Булганин: «Что касается внешней политики, то наше правительство, как известно из его официальных заявлений, считает, что при доброй воле и разумном подходе все международные разногласия могли бы быть разрешены мирным путем»
.
Наконец, о твердой решимости кремлевского руководства придерживаться избранного курса, несмотря ни на что, говорили и чисто пропагандистские меры.
25 апреля «Правда» на третьей полосе опубликовала полный, без каких-либо купюр, текст речи Эйзенхауэра, не побоявшись откровенно антисоветских выпадов, содержавшихся в ней. В предпосланной же речи редакционной статье, а точнее, комментарии «К выступлению президента Эйзенхауэра», занявшем всю первую полосу, пункт за пунктом были даны ответы на все предложения и обвинения. Советской общественности, да и не только ей, были продемонстрированы надуманность позиции главы американской администрации, предвзятость подходов, ложность оценок. Но завершалась статья «Правды» не сожалением о невозможности равноправного диалога, а обратным:
«Как известно, советские руководители свой призыв к мирному урегулированию международных проблем не связывают ни с какими предварительными требованиями к США или к другим странам, примкнувшим или не примкнувшим к англо-американскому блоку. Значит ли это, что у советской стороны нет никаких претензий? Конечно, не значит. Несмотря на это, советские руководители будут приветствовать любой шаг правительства США или правительства любой другой страны, если это будет направлено на дружественное урегулирование спорных вопросов. Это свидетельствует о готовности советской стороны к серьезному деловому обсуждению соответствующих проблем как путем прямых переговоров, так и, в необходимых случаях, в рамках ООН».
