С. Миколайчик вместе с С. Грабским, председателем Национального совета (органа, заменявшего сейм), и Т. Ромером, министром иностранных дел, прибыли в Москву 29 июля. Они надеялись, используя весьма благоприятную для себя ситуацию, добиться от советского руководства согласия на образование правительства национального единства на предлагаемой ими основе — с предоставлением в нем минимального числа мест представителям КРН. Но Сталин и Молотов не торопились и приняли делегацию только 3 августа, заставив ее четыре дня томиться в бесцельном ожидании. Выслушав предложение Миколайчика и его первую, предельно оптимистическую информацию о Варшавском восстании, Иосиф Виссарионович выразил готовность отдать приказ о помощи варшавянам оружием и боеприпасами, но достаточно твердо заявил, что говорить о новом правительстве, его составе следует не с ним, а с членами ПКНО
.
Миколайчику и его спутникам не оставалось ничего иного, как последовать данному совету. Переговоры с Осубкой-Моравским, Витосом, Жимерским и Василевской они провели уже 6 и 7 августа, предложив политическим конкурентам 20 процентов мест в будущем правительстве. Ожидали торга из-за количества министерских портфелей, но оказались втянутыми в дискуссию о том, на какую конституцию теперь следует опираться на оценивавшуюся как демократическую 1921 г., или на ту, что действовала с 1935 г., являлась юридической базой режима «санации» и рассматривалась оппозицией еще до войны как полуфашистская. Осубка-Моравский настаивал на безусловном возврате к конституции 1921 г., гарантируя при согласии «лондонцам» пост премьера и еще три ключевых министерства. Миколайчик, понадеявшись на близкую победу АК в Варшаве, уклонился от прямого ответа, предложив продолжить контакты в самом скором времени.
Перед отъездом в Лондон, 9 августа, Миколайчика еще раз приняли Сталин и Молотов. О будущем правительстве они не сказали ни слова, зато стали настойчиво убеждать в том, что для них оставалось важнейшим, — на выгоде для Польши возврата ей западных земель с такими крупными промышленными городами, как Вроцлав (Бреслау) и Щецин (Штеттин), взамен уже утраченных де-факто восточных земель с Вильной и Львовом
. Узкое руководство все это считало неоспоримой реальностью. В приказе Верховного Главнокомандования, подписанном Сталиным в тот самый день и затрагивавшем, на первый взгляд, частную проблему — сбор трофейного имущества, недвусмысленно отмечалось: территория независимой Польши начинается к западу от линии Керзона
.
Между тем положение повстанцев в Варшаве резко ухудшилось. Немцы не только не начали отход на запад, как предполагало командование АК, но и бросили на польскую столицу мощные силы, включавшие четыре танковые дивизии. Теперь судьбу города и его населения могли решить только действия Красной Армии, но она все еще находилась достаточно далеко. Расчеты правительства Миколайчика явно не оправдались, и советское руководство поспешило сформулировать свою оценку происходящего, полностью отмежевавшись от него.
12 августа сообщение ТАСС отмечало: «Газеты и радио польского эмигрантского правительства в Лондоне… делают намеки на то, что будто бы повстанцы в Варшаве находились в контакте с советским командованием, а последнее не оказало им должной помощи. ТАСС уполномочен заявить, что эти утверждения и намеки иностранной печати являются либо плодом недоразумения, либо проявлением клеветы на советское командование. ТАСС известно, что со стороны польских лондонских кругов, ответственных за происходящее в Варшаве, не делалось никаких попыток заранее уведомить и согласовать с советским военным командованием какие-либо выступления в Варшаве. Ввиду этого ответственность за происходящее в Варшаве падает исключительно на польские эмигрантские круги»
.
16 августа Сталин писал Черчиллю: «Варшавская акция представляет безрассудную ужасную авантюру, стоящую населению больших жертв. Этого не было бы, если бы советское командование было информировано до начала варшавской акции и если бы поляки поддерживали бы с последним контакт». И еще раз, 22 августа, Сталин — Черчиллю: «Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет известна всем. Эти люди использовали доверчивость варшавян, бросив многих почти безоружных людей под немецкие пушки, танки, авиацию. Создалось положение, когда каждый новый день используется не поляками для освобождения Варшавы, а гитлеровцами, бесчеловечно истребляющими жителей Варшавы…»
И все же, несмотря на столь резкое осуждение лондонского правительства и командования АК, советское руководство попыталось облегчить положение повстанцев. Когда соединения 1-го Белорусского фронта вышли наконец на ближние рубежи Варшавы, его командующий К.К. Рокоссовский связался со Сталиным. «Я доложил, — вспоминал позднее Константин Константинович, — обстановку и обо всем, что связано с Варшавой. Сталин спросил, в состоянии ли войска фронта предпринять сейчас операцию по освобождению Варшавы. Получив от меня отрицательный ответ, он попросил оказать восставшим возможную помощь, облегчить их положение»
.
Начиная с 13 сентября началось интенсивное, регулярное снабжение по воздуху повстанцев оружием, боеприпасами, продовольствием и медикаментами. Советская авиация по указаниям командования АК прикрывала с воздуха освобожденные ею районы города, бомбила немецкие войска. 14 сентября части 1-го Белорусского фронта сумели занять Прагу — правобережную часть Варшавы, а через день 1-я польская дивизия форсировала Вислу, пытаясь с севера войти в польскую столицу и соединиться с повстанцами. Однако тяжелые бои с превосходящими силами противника вынудили десантников 23 сентября отойти назад, за реку. Теперь восстание было обречено, и 2 октября Бур-Коморовский подписал капитуляцию.
Второй визит Миколайчика в Москву, проходивший с 12 по 19 октября, не изменил отношений лондонцев и советского руководства, ибо отныне Кремль полностью полагался лишь на КРН и ее ПКНО. Не привели к каким-либо положительным сдвигам встречи польского премьера 13 октября со Сталиным и Черчиллем, а 14 октября с Черчиллем и Иденом, которые демонстративно отказались поддерживать претензии «лондонцев» на западные области Белоруссии, Украины и Виленщину. Особенно ярко проявился новый подход Великобритании к польской проблеме в высказываниях британского премьера.
«Миколайчик.Сталин заявил, что граница между Польшей и Россией должна проходить по линии Керзона.
Черчилль(раздраженно). Я умываю руки. Что касается меня, то я отказываюсь от этого дела. Мы не будем нарушать мир в Европе только потому, что поляки ссорятся между собой. Вы с вашим упрямством не видите, как обстоит дело. Мы расстанемся, не придя к соглашению. Мы расскажем миру, насколько вы неблагоразумны. Вы хотели развязать новую войну, в которой погибнет 25 миллионов человек. Но вам ни до чего нет дела.
Миколайчик.Я знаю, что наша судьба была предрешена в Тегеране.
Черчилль.Она была там спасена… Польша получит гарантии трех держав. От нас — наверняка. Действия президента ограничены американской конституцией. Во всяком случае, вы ничего не теряете, потому что русские все равно уже там.
Миколайчик.Мы теряем все.
