1960 год стал не просто преддверием «гагаринского» года, это был год активного освоения ближнего космоса и окололунного пространства почти исключительно советскими космическими аппаратами. В советской печати часто писали о Калуге Циолковского как о «звёздной колыбели человечества». В 1961 году в космос улетел Гагарин, и в газетах публиковались стихи, где назывались будущие маршруты советских звездолётов: «Москва — Луна, Калуга — Марс…»
Тогда всё казалось возможным, и «Зиганшин-рок» — не приходится сомневаться, что заказчиком этого «произведения» были спецслужбы Запада, — должен был стать каплей дёгтя в чаше тогдашнего пенного, искрящегося советского веселья. Ведь к моменту появления в Москве «Зиганшин-рока» полёт Гагарина стал фактом.
Отсюда и «космическая» Калуга в «песне», предназначенной для «фрондирующей» московской студенческой молодёжи. Не для всей, конечно, а для внутренне гнилой её части, для той преимущественно московской «золотой молодёжи», от которой, правда, уже крепко попахивало золотарём. Вводя в «песню» ещё и Калугу, разработчики «песни» грязнили не только четверых героев-тихоокеанцев, но и Гагарина, и Циолковского, а значит, и всю Страну Добра.
Недаром тогдашний исполнитель этой песни — элитный московский студент вспоминал:
…
«То, что творилось за кулисами, когда мы ушли со сцены, словами описать невозможно. Примерно как будто Гагарин слетал в космос ещё раз. И опять — в первый».
Ильф и Петров остроумно писали о мире большом и маленьком. В большом мире люди строили для страны Днепрогэс, а в маленьком — «строили» себе выходные брюки. Тогдашний московский мирок, упивавшийся цэрэушным «Зиганшин-роком», как и нынешний «духовно» близкий ему московский мирок, нельзя определить — сравнивая его с миром Гагарина — даже как маленький. Он вовсе микроскопичен.
Но вот же — куда сокол в полёте, туда и вирус со своими болезнетворными выделениями. Свою гнусную выходку её автор сам сравнил с подвигом Гагарина.
Чудны дела твои, Господи, человеческие — ещё чуднее, но ещё чуднее дела современных человекоподобных!
И нормальные люди, желающие жить как люди, должны научиться различать два мира, и в решающие для Родины годы жить — хотя бы немного — жизнью не вирусов, а соколов.
ГОВОРЯТ, времена меняются… Да, меняются. Вопрос только — как и в чём? В СССР мальчишки в 30-е годы толпами ходили «на Чапаева» по 2–3 раза подряд. Потом они ушли на войну.
После войны в стране многое изменилось. И в 40-е годы в СССР жили уже другие мальчишки. Но они также по 2–3 раза ходили «на Чапаева» и также смотрели его с горящими глазами. Потом эти мальчишки становились ракетчиками, ядерщиками, космонавтами, да просто — толковыми советскими гражданами!
Страна менялась, но и в 50-е годы мальчишки смотрели «Чапаева» так же, как их отцы в 30-е годы и старшие братья в 40-е…
И одно поколение за другим не знало — всерьёз, что это такое — «конфликт поколений», «конфликт отцов и детей». А с чего бы? Любили одно, одно ненавидели, одинаково смотрели на жизнь, да и судьбы получались схожими — за исключением фронтовой юности у мальчишек 30-х… А так у детей всё было как у отцов: честная напряжённая учёба, потом — такая же работа. У кого — в цеху авиационного завода, у кого — на ядерном полигоне, у кого — в кабинете врача или в школьном классе, а у кого — в кресле машиниста тепловоза или на ветрах больших и малых строек.
Времена действительно менялись, но в главном долго оставались неизменными. Конфликт с отцами возникал лишь у тех — исполнителей и почитателей «Зиганшин-рока».
Вот они-то и стали со временем «лейтенантами» в «гвардии» «майоров Гарвардского проекта». Кое-кто, впрочем, выбился и в сами «майоры»…
Времена меняются, но в Стране Добра из десятилетия в десятилетие пели всё те же звонкие песни: «Капитан, капитан, улыбнитесь..», «А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер…», «Эх, дороги!»…
И если к старым прибавлялись новые песни, то это тоже были песни Страны Добра: «Главное, ребята, сердцем не стареть», «Если радость на всех одна, на всех и беда одна», «Ты не печалься, и не прощайся, я обязательно вернусь»…
И поэтому новые песни пели не только дети, но и отцы.
Со временем, однако, времена стали изменяться иначе, имея в корне уже не слова «изменение к лучшему», а иное — слово «измена»… И теперь в бывшей Стране Добра в ходу иные песни: «Я — шоколадный заяц, я шёлковый мерзавец…»
Угу!
Что точно — то точно.
Но коль так, имеет ли кто-либо право грязнить и чернить высокое имя единственной в мировой истории Страны Добра, Державы Добра — Союза Советских Социалистических Республик?!
Нет, никто, никто такого права не имеет и иметь не может! Тот, кто пытается очернить и облить грязью СССР и его историю — сам грязен и чёрен во всём, даже если у него сорочка с ослепительно-белыми манжетами и чистым воротничком. Тот, кто сегодня имеет наглость рассказывать об «ужасах» в СССР, тот, кто призывает объявить советскую эпоху и её создателей преступными, сам преступен — перед той землёй, на которой он, как-никак, родился, перед памятью тех, кто жил на этой земле до него, да и перед ныне живущими поколениями, ум и душу которых подобные «обличители» отравляют исторической ложью и гнусью вседозволенности и общественной безответственности.
Не знаю, какое общество точно имел в виду английский писатель Оруэлл, создавая свой роман «1984», — «демократы» в один голос твердят, что имел он в виду, безусловно, советскую «Империю Зла». Однако сегодня ясно, что, независимо от личного желания Оруэлла, он описал даже не американскую Империю Зла, созданную лицемерием, выросшую на лицемерии и невозможную без лицемерия, а современную ельциноидную «Россиянию», где существо, не имеющее ни малейшего представления о культуре, может руководить ею, где правда о Стране Добра оборачивается ложью, где откровенным бандитам, расстрелянным конкурентами, ставят чуть ли не мавзолеи и где пытаются снести с лица земли Мавзолей Ленина, к праху которого десятилетиями ежедневно тянулись многотысячные очереди, чтобы ощутить родство с той эпохой, в которой — истоки Советского Добра.
ВЕЛИКИЕ социальные мыслители Карл Маркс и Фридрих Энгельс бросили в массы великий лозунг: «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!» Долгое время под его влиянием находились сотни миллионов людей во многих странах мира, а в некоторых странах этот лозунг стал официальным. В СССР он ежедневно печатался справа над названием всех газет. Однако пролетарии всех стран так и не объединились…
Причин тому много, и главная из них, пожалуй, та, которую задолго до Маркса и Энгельса назвал хитромудрый Шарль Морис Талейран-Перигор — королевский епископ при Людовике XVI, эмигрант при Конвенте, министр иностранных дел Директории, Наполеона и затем реставрированного Людовика XVIII, князь и герцог Беневентский, герцог Дино…
Этот ловкий и умный пройдоха, мастер паркетной дипломатии и любитель пожить (он скончался 84 лет от роду) хорошо сформулировал суть социального принципа, правящего миром с момента возникновения эксплуатации человека человеком до момента ликвидации этой эксплуатации. В интерпретации Талейрана он выглядит так: «В мире есть те, кто стрижёт, и те, кого стригут».
