По данным Госплана, в 1925/26 году сводный бюджет (единый государственный бюджет плюс местные бюджеты) равнялся 72,4 % от довоенного (5 024 миллиона рублей). В 1924/25 году валовая продукция промышленности составляла 63,7 % и сельского хозяйства — 87,3 % от довоенного (то есть в 1913 году). Грузооборот железных дорог в 1924/25 году составлял 63,1 % от довоенного объёма. Общий оборот внешней торговли снизился к 1924/25 году до 27 % от уровня 1913 года.
В этих цифрах была предельно сжатая, но точная картина экономического положения СССР к середине 20-х годов. Успехи в нравственном и культурном преобразовании России были уже более чем зримыми и весомыми, а вот в материальном отношении жизнь была скудной, полуголодной.
Однако и в экономике успехи с каждым годом проявлялись всё чётче!.. Так, сводный бюджет на 1927/28 год был запланирован на уровне более 7 миллиардов рублей — 110–112 % от довоенного. Уже в 1926/27 году продукция сельского хозяйства составила 108,9 % от уровня довоенной, а промышленности — 100,9 % от уровня 1913 года. Грузооборот железных дорог в 1926/27 году вырос до 99,1 % от уровня довоенного, а в 1927/28 году должен был вырасти ещё больше — до 111,6 %. И даже объём внешней торговли, которую Запад тупо блокировал, в 1927/28 году был запланирован на уровне 37,9 % от уровня 1913 года.
При этом одной из причин замедленного темпа развития внешней торговли Сталин назвал тот факт, что «мы не можем торговать по буржуазной формуле: «сами недоедим, а вывозить будем»…».
И Сталин — как, впрочем, и всегда, говорил правду. В 1926/27 году СССР вывез 2 миллиона 178 тысяч тонн зерна, а через год — только 344 тысячи, и 248 тысяч тонн даже пришлось ввезти. Причина была не в неурожаях, а в том, что за годы, прошедшие после окончания Гражданской войны, крестьяне сумели-таки — если вспомнить слова Уэллса — «устроиться повольготнее». И теперь отдавать зерно государству «задёшево» село не желало. Крестьянский надел — не затопленная шахта, не стоящий без топлива и сырья завод, не взорванная железнодорожная станция. Крестьянин при Советской власти, без царя и помещика, зажил неплохо: сеял, пахал и, милостью божьей, хлебушек с нивы и молочишко из хлева себе и своим детишкам на пропитание — худо-бедно — имел. А город — устраивайся как хошь !
Кулаки — так те просто саботировали государственные поставки и, имея товарные запасы, выжидали повышения рыночных цен, как правило, втрое (!). Город недоедал, а хлебом спекулировали.
В 10-е годы на среднего жителя Российской империи приходилась в день одна чайная ложечка сахара. Крестьянин же сахара не видел вовсе. В докладе Пятому съезду уполномоченных объединенных дворянских обществ 1909 года его автор В.Гурко говорил:
…
«Вывоз хлеба происходит не от достатка, а от нужды, происходит за счет питания населения. Наш народ, как известно, вынужденный вегетарианец, то есть мяса почти никогда не видит».
Ещё раньше, накануне ХХ века, профессор А.Н. Энгельгардт в книге «Из деревни» задавался вполне резонным вопросом:
…
«Почему же русскому мужику должно оставаться только необходимое, чтобы кое-как упасти душу, почему же и ему, как американцу, не есть хоть в праздники ветчину, баранину, яблочные пироги? Нет, оказывается, что русскому мужику достаточно и чёрного ржаного хлеба, да ещё с сивцом, звонцом, костерем и всякой дрянью…»
В мирное время царская Россия вывозила много хлеба за счёт голодного брюха крестьянина, а не за счёт крупного товарного производства. Когда началась Первая мировая война, эта слабость русского сельского хозяйства проявилась очень быстро. И не большевики, а царское правительство 29 ноября 1916 года впервые ввело понятие «принудительная продразвёрстка», выпустив постановление «О развёрстке зерновых хлебов и фуража».
Причина была понятна! Того мужика, который, недоедая, кормил Европу и при этом — как-никак — кормил ещё и себя и свою семью, теперь надо было самого кормить за счёт государства. А необходимого числа крупных производителей хлеба в России не было. Всё это вполне определённо показал известный ещё в царской России экономист профессор Кондратьев — в своей книге «Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции».
Скажем, Кондратьев приводил данные о нормах душевого потребления злаковых (ими кормят, к слову, и скот, получая мясо и молоко) в разных странах за 1908–1912 годы… Бельгия потребляла 20,1 пуда пшеницы и ржи, Франция — 16,4; Германия — 15,3; Россия — 14,8 и Австро-Венгрия — 13,1 пуда. И из этих цифр Кондратьев делал очевидный вывод:
…
«Отмечая наличие избытка хлебов за покрытием внутренних потребностей их, мы одновременно должны подчеркнуть, что нормы потребления хлебов на душу в России относительно низки…
Мы видим, что норма потребления в России является после Австро-Венгрии самой низкой. Поэтому можно сказать, что избытки хлебов в России, товарность этих хлебов и развитие экспорта их базируется в общем на относительно низких нормах потребления широких масс населения..»
Итак, хлебный экспорт царя держался на недоедании мужика без всякой пользы для последнего, зато с большой выгодой для первого. Не было бы заплат на заду у Ивана да Марьи, и их августейший повелитель не смог бы обеспечить своей и великих князей любовнице, балерине «Малечке» Кшесинской, ни дворца, ни бриллиантовых гарнитуров.
Советская власть дала мужику землю и сытость! Во второй половине 20-х годов, при восстановлении дореволюционного производства зерна, его вывозилось в четыре-пять раз меньше, чем раньше.
В наследство же от столетий царизма у среднего крестьянина остался кругозор, не простирающийся дальше околицы его села. В обстановке тех лет это грозило не просто сохранением отсталости, а гибелью страны. Россия просто не смогла бы ни развиваться, ни защищаться.
НА РУБЕЖЕ 20—30-х годов Россия стояла накануне эпопеи индустриализации, драмы коллективизации и триумфов бурной культурной революции. Необходимо было одновременно создавать новую экономику и нового человека. И одно было невозможно без другого. В стране быстро формировались новые отношения, коснувшиеся всех — снизу доверху и сверху донизу. Это проявлялось «по-крупному» — в публичных отчётах руководства страны о сделанном и намечаемом в виде материалов партийных съездов и конференций, материалов отраслевых всесоюзных конференций и т. п. Проявлялось и в якобы «мелочах», на самом деле становившихся серьёзной и волнующей приметой нового. Так, 25 июля 1929 года Сталин оставил запись в судовом журнале крейсера «Червона Украина»:
…
«Был на крейсере «Червона Украина». Присутствовал на вечере самодеятельности.
Общее впечатление: замечательные люди, смелые, культурные товарищи, готовые на всё ради нашего общего дела.
Приятно иметь дело с такими товарищами. Приятно бороться с врагами в рядах таких бойцов…»
